Тимур Лукьянов - Испанский поход
– Как вы думаете, брат Адамус, это из-за землетрясения? – обратился рыцарь к монаху, указывая на завал.
– Несомненно. Вопрос лишь в том, что его вызвало, – ответил священнослужитель.
Солнце стояло уже высоко, когда монах и рыцарь по гребню горы подошли ко входу в ущелье. Страшная картина открылась им. Повсюду среди камней лежали мертвые. Недавно здесь произошло сражение, и погибшие еще не были убраны. Немного успокаивало лишь то, что возле Проклятой башни стояли синие палатки рыцарей графа Шампанского. Выходит, основные силы отряда в отсутствие командира приняли бой, захватили башню и победили.
Гуго де Пейн и брат Адамус спустились к лагерю, и навстречу им выехали сразу несколько всадников. Еще издали монах и рыцарь узнали де Бриена, де Бова, де Мондидье и Гарсию Мьедеса.
– Мы думали, что вы погибли, мессир. Мы услышали ваш рог и поспешили на помощь, только думали, что опоздали, – прокричал де Бов, останавливая своего коня перед де Пейном.
– Хвала Господу, мы добрались до цели, но Яков, наш проводник, погиб, – скорбно проговорил командир отряда. Затем заговорил и де Бриен:
– Жаль парня, но и у нас тоже было жарко. Отряд потерял хороших бойцов. Когда мы услышали ваш рожок, то, не долго думая, пошли на штурм башни и захватили ее, как видите. Башню охраняли всего три разбойника. Видно, эти недоноски не ожидали от нас такой наглости.
– А дальше началось что-то ужасное. Вокруг все грохотало, сверкали молнии, башня ходила ходуном, вокруг рушились скалы, а потом из ущелья выскочили эти нечестивцы и накинулись на нас с таким остервенением, что мы едва смогли их сдержать, – добавил к словам товарища де Мондидье.
– Но я рад, что все закончилось победой, – сказал де Пейн.
– Тяжело нам пришлось. Много славных товарищей мы потеряли, – произнес толстый де Бов, опустив глаза. Бедро и левая рука у него были перевязаны.
– Но вы сделали самое главное: отвлекли от нас врагов и выманили их из ущелья. А посему свой долг вы выполнили достойно, – сказал командир отряда.
– В том-то и дело, мессир, что выманить их из ущелья мы бы никак не смогли, если бы они сами оттуда не выскочили как безумные. Видимо, их напугали падающие скалы, – включился в разговор Гарсия Мьедес.
– Думаю, их напугало не только это. Не видели ли вы что-нибудь необычное? Скажем, странные знамения на небесах? – спросил капеллан.
– Еще как видели! Накануне были странные облака. Две огромные грозовые тучи, словно два черных всадника на чудовищах, выползли в небо с каждой стороны ущелья, затем разразилась страшная гроза и очень много сверкало молний, – воскликнул де Мондидье.
– Причем от одной тучи шли красные молнии, а от другой – синие, – уточнил Фридерик де Бриен.
– Незримая битва Великих Сил состоялась здесь, и место это теперь проклятое. Нам нужно скорее уходить отсюда, но сначала необходимо вывести освобожденных пленников из Хранилища, пока вода не залила его, – произнес монах.
– Да и припасы на обратную дорогу нам не помешают, – вставил свое слово де Пейн.
– И поспешим, ибо вода в ущелье пребывает, – сказал капеллан.
Когда они вошли в лагерь, у де Пейна защемило в груди: на каменистой площадке возле башни лежали тела, приготовленные к погребению. Среди павших Гуго узнал двоих рыцарей, Альберта де Ньеж и Жюслена де Юве, и троих оруженосцев, нанятых в отряд в Барселоне. Из людей кастеляна Монтерео погибли более трети. Де Пейн приказал доложить о раненых, и выяснилось, что еще десять человек в той или иной мере покалечены стрелами и саблями, а грозный скандинав Хельге Гундесван получил страшный удар копьем в живот. Капеллан остался оказывать помощь, а де Пейн, взяв в лагере всех, кто был способен помочь, поспешил обратно в цитадель разбойников. Там они забрали кое-какие припасы, взяли золото и вывели наружу всех пленников.
Несколько уцелевших разбойников, прячущихся на противоположной, более высокой стороне ущелья, увидев это сверху, побоялись даже спуститься, чтобы снова вступить в бой, поскольку в числе они теперь уступали шампанцам, а боевое умение рыцарей разбойники уже испытали на себе, потеряв убитыми почти всех своих бойцов. К тому же страшная злая тень, гнавшая их на смерть, куда-то исчезла… Прячась за скалами, они выли от бессилия, как побитые шакалы, когда шампанские рыцари уносили их сокровища…
Когда с тяжелой ношей они шли обратно по гребню горы, Гуго де Пейн обернулся: вода за завалом поднялась настолько, что даже образовалось небольшое горное озеро. Заплутай они в подземелье, и там могли бы остаться навечно… Богатую добычу принесли они к Проклятой башне. Но неподходящим сейчас было время для радости. Скорбь витала над палатками, в лагере шампанских рыцарей стояла грустная тишина, и только стоны раненых да молитвы капеллана нарушали ее. Вернувшись, Гуго де Пейн оставил освобожденных пленников на попечение Джеральда и поспешил проведать раненых. Особые опасения, как сказал Адамус, вызывало ранение Хельге Гундесвана.
В палатке было душно. Жизнь медленно уходила от скандинава. Хотя внешне он оставался спокойным, мирно лежал на спине, не стонал и дышал как будто бы ровно, но его мощное тело слабело с каждой минутой. Широкое лезвие тяжелого вражеского копья, подставленного навстречу мчащемуся всаднику, пробило кольчугу, глубоко вошло в тело и сильно повредило что-то внутри. Рана в животе была смертельной, и Гундесван хорошо понимал свое состояние. Не однажды хоронил он своих боевых товарищей с такими же дырами в животе.
Когда могучий викинг почувствовал холод приближающейся смерти, он позвал капеллана, чтобы тот выслушал его исповедь. Гундесван попросил также, чтобы Гуго де Пейн и Озерик де Трифе присутствовали во время исповеди в палатке рядом с его ложем, и чтобы Озерик положил умирающему под правую руку меч, а под левую – боевой топор. Так, со своим любимым оружием, он и завещал себя похоронить. Затем Хельге Гундесван заговорил:
– Я уже умираю, но я все еще могу говорить, и я прошу выслушать меня. Наверное, это не совсем правильная исповедь, брат капеллан. Ведь мне каяться не в чем, и я ни о чем не жалею. Я славно сражался, всегда шел вперед и не трусил, повидал за свою жизнь многое и многое помню так, словно это было только вчера. Но прежде, чем умереть, я хочу рассказать вам, друзья, о моей первой большой битве, первой из многих, где довелось мне сражаться. Потому что она и была, наверное, для меня самой главной, ибо прошлое моего народа в тот день ушло навсегда. Но я хочу, чтобы люди помнили о том времени, когда величие моего народа еще не было поводом для насмешек, когда никто еще не смеялся над викингами, и от Руси до земель Винланда все нас боялись. Слушай внимательно, Озерик, ты молод, и то, что я расскажу сейчас, ты передашь своим детям, дабы помнили в веках потомки доблесть нашу. Я происхожу из древнего рода конунгов[39] Эстфольда[40]. У нас была большая семья, мать, отец, восемь моих братьев, все меня старше, а я, самый младший, девятый. Мне исполнилось девятнадцать лет, когда Харольд Суровый, могучий король Севера, созвал всех своих конунгов и ярлов[41], собрал лучших воинов и повел всех нас, викингов, против англосаксов. Когда мы подошли к английском} берегу, у нас было больше трехсот отличных кораблей и десять тысяч войска. Мы прошли вверх по Узу до Риколла и остановились там, где река Уз сливается с Уарфом. Там мы вышли на берег и двинулись к Йорку, а навстречу нам вышли наши враги, ведомые несколькими саксонскими эрлами. Целый день мы бились, но положили их всех и взяли Йорк. Затем мы выступили к большому перекрестку у Стемфордского моста, что на Дервенте, и там нам снова встретились англосаксы, но на этот раз их вел сам король Гарольд. И то было большое войско, гораздо больше нашего. Перед боем их король и наш Харольд Суровый по старому обычаю королей встретились лицом к лицу на мосту. Король их сказал, чтобы мы убирались без боя, а Харальд Суровый ответил, что, пока он жив, никуда не уйдет, покуда не получит всю английскую землю. И тогда король Гарольд дерзко заявил, что мы все получим от него в подарок лишь наделы в семь стоп длиной и ляжем в эту землю навечно, и, сказав так, тут же он развернул коня и спрятался за спинами своего войска. Но наш Харальд Суровый с моста не ушел, ибо был он прославленным воином, проведшим тридцать пять лет в жестоких сражениях. Он позвал нас, и на мосту закипела битва. Но мост был довольно узким, и так получилось, что Харальд Суровый бился почти совсем один против всего английского войска. Только семь человек бились с ним рядом в переднем ряду, и одним из них был я. Молод я был и потому лез вперед, и я своими глазами видел, как конь Харольда пал, но король Севера и пешим продолжал биться. Когда он потерял щит, а его славный меч Этельдир, с которым он всегда побеждал, застрял в теле вражеской лошади, которая упала в реку с моста, Харальд взял в руки железный молот. Харальд Суровый был огромного роста, широк в плечах, владел любым оружием лучше всех и орудовал боевым молотом, наверное, не хуже самого Тора: но он не был богом, и не мог он один одолеть всех врагов. Градом стрел англосаксы осыпали его доспехи, но он продолжал сражаться, не обращая на это внимания. У Харальда была отличная трехслойная кольчуга, сделанная лучшими мастерами Вестфольда, и шлем у него был старинный, ничем не пробиваемый, королевский шлем, с золотыми драконами и со страшной стальной волчьей пастью, полностью закрывающий голову и шею, с прорезями напротив глаз и с решеткой напротив рта. Говорили, что в незапамятные времена этот шлем в своих горных глубинах выковали гномы легендарному Сигурду. Многих врагов положил в тот день Харальд. и не осталось перед ним на мосту никого живого, но и он сам сильно устал от битвы. Видя, что враги на мгновение отступили, желая вдохнуть свежего воздуха, он слегка приподнял шлем. Но этот простой жест усталого человека стоил ему жизни. Тотчас меткая роковая стрела пробила ему горло. Он захрипел, закружился на месте, захлебнулся кровью и умер. Увидев смерть нашего короля, в тот же миг враги наши возрадовались и ринулись на мост с новыми силами. И я был последним, кого им удалось с того моста оттеснить. Мне повезло. Я упал в реку раненым и смог выжить, а все мои друзья и родственники в той битве нашли свою смерть. И, когда пали лучшие, все войско викингов было истреблено. Но есть Бог на небе, и Он все видит, и неважно, как зовут его, ибо един Он для всех народов. И потому не зря герцог Вильгельм вскоре одолел англосаксов в битве при Гастингсе. И король Гарольд кончил свою жизнь так же, как и Харальд Суровый: от меткой стрелы. Так Бог руками Вильгельма Завоевателя отомстил за нашего короля. Из-за желания отомстить за гибель родных и за своего короля решил я пойти на службу к Вильгельму, и во многих битвах я бился плечом к плечу с ним. Но никогда не забуду я того сражения, когда пал король Севера, и погибла вся слава викингов. Давно все это было, но мир изменился с тех пор, и нет более в нем настоящих викингов: лучшие из них полегли у Стемфордского моста, а остальные рассеялись по свету, и не найти их ныне, и не собрать их в новое войско уже никогда. В безвестности погибли лучшие, но долго будет еще жить их сила в потомках, и пусть они, перемешавшись с франками и с германцами, уже сделались другим народом и теперь называются норманнами, я даже рад этому, ибо и норманны – славные воины и не посрамят памяти предков. Всю жизнь мстил я за родичей и собратьев, погибших у того проклятого моста, и за многих мне удалось отомстить. Три сотни людей или больше отправил я на тот свет, но я не убийца, я лишь восстанавливал справедливость. Запомни все это, Озерик и не посрами предков… И не в чем мне упрекнуть себя перед смертью, и не в чем мне каяться теперь, друг капеллан. Свой долг чести я выполнил. Открою только тебе напоследок тайну свою: я знаю, что Бог Един, но про себя зову Бога не Христом, а Тором. И не убеждай меня в другом, мне привычнее так, и я умру с этим. Ибо тот Христос, о котором говорит церковь, мне кажется слабым. Не воин Он, а я – воин, и молот Тора мне лучше понятен, нежели вся писаная добродетель Христа. Но знаю я, что истинный Христос не был слаб, раз пошел один против всех. И знак креста, который я всю свою жизнь носил на шее, для меня всегда означал не горечь распятия, а силу оружия: молот всепобеждающий, молот Христов… И я ухожу в мир иной без страха, ибо оружие мое при мне, и Господь встретит меня за гранью мира как подобает… Прости меня, брат капеллан, если сможешь. И ты прости, командир, ты молод, ты не викинг, но ты такой же славный воин, как я, и силу могучую я вижу в тебе… Прощайте…
