Юрий Соколов - Путь в Обитель Бога
— Как ты думаешь, он нас сейчас слышит? — поинтересовался Генка.
— Кто?
— Имхотеп.
— Не знаю. А что тебе за дело? Никогда не говори о другом ничего такого, что не готов сказать ему в глаза.
— Просто мне показалось странным, как точно он всё рассчитал, — сказал Генка. — И ещё…
— Что ещё?
— Ничего, это я так.
Но я на удочку не попался:
— А ну, выкладывай. Что ещё?
Генка замялся, и было видно, что высказываться ему не хочется. Но он понимал, что я его прижму, если вздумает запираться.
— Скажи, когда я к вам присоединился…
— Ты не присоединялся. Ты драпал по кустам, как нашкодивший кот по огороду.
— Хорошо — когда я додрапал до вас, Имхотеп… Как долго он уже был с вами?
— С утра. Почти с рассвета. А что?
— Но именно он выпустил меня из комнаты и велел уходить из Харчевни.
— Не путай меня! Он выпустил тебя ночью и пошёл к нам. Что в этом особенного?
— Он выпустил меня не ночью, а поздно утром. Велел мне уходить. На попрыгунчиков я наткнулся сразу. Хотел обойти их — они сидели в общем зале, — но двое вывернули прямо на меня из лавки Синяка Тэша. Потом я всё время бежал. А когда добежал до вас, он был с вами.
Так вот почему Генка так пялился на Имхотепа при встрече. Я бы пялился тоже, попади в подобную ситуацию. Но мне не хотелось обсуждать раздвоение хозяина Харчевни сейчас.
— Знаешь что? Я устал и хочу есть. Спроси-ка Имхотепа сам.
— Ещё чего!
— Да что вы его все так боитесь? Он хоть раз кого тронул пальцем?
— Он только что похоронил целый отряд ни к кому не прикасаясь, — напомнил Генка. — Тебе хорошо говорить — он твой приёмный отец.
— Имхотеп меня спас когда-то, но в отцы не набивался, — ответил я, однако дальше спорить не стал.
Над сообщением Генки стоило поразмыслить. Но только завтра. Дёрнуло же меня идти искать Ждана! Пусть бы сидел себе в кратере…
Когда мы дошли до ноги в ботинке, Генка уставился на неё так, словно никогда не видел ничего подобного. Но я точно знал, что он видел, — умники по необходимости достаточно боевые ребята и не раз сцеплялись с яйцеголовыми, бандитами и работорговцами. Посмотрел на Генкины ноги — ну да, тот же размер, а его собственную обувь давно пора менять.
— Если хочешь найти второй ботинок, договаривайся с Тотигаем, — сказал я.
— Циник недоделанный! — заорал Ждан, поворачиваясь ко мне. — Думаешь, все такие, как ты?.. Да чтоб я!.. С оторванной ноги!.. Да ещё искал вторую, чтоб тоже снять!..
Я махнул рукой и пошёл к холму. Правда ведь хотел как лучше… Не понять мне умников! Просто с убитого он снял бы. А с оторванных ног того же убитого — брезгует. Спроси его сейчас — почему, он начнёт заикаться от волнения, повторит ещё два раза, что он не такой, как я, и что всему есть предел. Всегда, когда разговор заходит о том, что можно и чего нельзя, у них один ответ — «всему есть предел». И не докажешь, что у всех свои пределы, и что их собственный кому-то ещё показался бы очень запредельным.
Имхотеп спокойно смотрел, как издеваются над проповедником. Нет, не смотрел вовсе — он сидел к подиуму спиной. А когда попрыгунчики приготовились всем скопом наброситься на меня, он вмешался. Да так, что подобного вмешательства никто и не припомнит. Хотя мог бы тоже отвернуться и не смотреть. Но, наверное, у него есть свой предел.
Для Тотигая предел — съесть детёнышей другого кербера. Он этого не сделает. Соперника, убитого на Брачных боях — пожалуйста, и его когти на шею повесит. Любых животных — с удовольствием, включая выведенные яйцеголовыми гибриды земных существ с додхарскими, а также их трупы. Имхотеп как-то вскользь упомянул, что ибогалы планировали использовать керберов в качестве универсальных сторожей, точно так же как галеты у них — универсальная еда. Вот кем их видели — конвоирами, охранниками, палачами. И чтобы питались телами умерших или выбракованных рабов — ради экономии, утилизации отходов и для устрашения. Или наибольшего унижения, для вдалбливания рабам в головы, что при жизни они — скотина, а после смерти — мясо… Да только яйцеголовые опять напутали что-то с преданностью. Как и в случае с нукуманами. Тоже — предел. В данном случае — возможностей.
Для Бобела пределом является Лика. Любого другого убьёт за милую душу. Думаю, он и меня убьёт — если попытаюсь причинить зло Лике.
Один из пределов умников — экспериментировать над людьми, не считая самих себя. Ещё они против диктатуры и вообще всякого принуждения. Ну а если ставки окажутся слишком высоки? Устоят они перед соблазном? Я подозревал, что нет, и мне совсем не хотелось нести Книгу в Субайху. Очень уж вероятным казалось, что умники, научившись использовать Ганум Зилар, пойдут по дорожке яйцеголовых. Угробят ещё десять полисов, получат доступ к Источнику Силы, накачают знаний… Для которых нужно место, а значит, почему бы не увеличить людям мозг, попутно изменив его свойства? Умным нужно улучшить мышление, чтоб думать стало легко и приятно. А фермерам, скажем, пусть будет приятно работать, раз они всё равно вкалывают.
Дальше — больше. Ведь как это хорошо, когда лошадь не уздечки одной слушается, а понимает своего всадника! Правда, здорово? Ну ещё бы! Так давайте, сделаем их такими…
Я забрался в нашу палатку — лёг на живот, засунув внутрь голову и плечи. Прямо перед моим носом оказалась галета — то есть не галета уже, а готовое блюдо. Ломтики мяса, которое не мясо, и овощи с рисом, которые не рис и не овощи. Рядом со мной в таких же позах расположились Бобел с Тотигаем. Сухонький Имхотеп поместился в палатке целиком. Генка решил ужинать снаружи.
Несмотря на все меры предосторожности, в пище всё равно оказалось полно песка. Сперва я ел жадно, потом всё медленнее, со вкусом похрустывая попадавшими на зубы песчинками. Перевернулся на спину, чтобы не заснуть носом в ибогальской тарелке, но так спать хотелось ещё больше. Тогда я выполз наружу и выкопал для себя ямку в тёплом песке. Внизу был камень, но он тоже был тёплым. Подошёл Тотигай и стал разгребать песок рядом со мной. Я ткнул его кулаком в бок.
— Уйди, мать твою, ты прямо на меня сыпешь.
— Разговоры с Генкой вредны для тебя, — сказал кербер, продолжая своё занятие. — Ты после них становишься злой как пегас. Давай я ему ночью чиркну коготком по горлу?
— Сделай милость. Буду благодарен. Но ведь ты только треплешься.
— Ты тоже только треплешься, что будешь благодарен… И чего ты улёгся на камень? Зачем так глубоко копал? Повернись, я тебе песка подсыплю. Так мягче. Потом лягу рядом. Ну?..
— Если б не ты, я уже спал бы, — заметил я, переворачиваясь на бок. — А в мелкой ямке ночью будет дуть.
