Роберт Асприн - Новая кровь
Жарвина кивнула, участвуя в этой беззвучной беседе.
— Однако со временем его приговор стал невыносимым. Случается так, что благими намерениями бывает вымощена дорога в ад. Милосердие оказалось слишком жестоким. Он понял это и все же вновь осудил себя, невзирая ни на что.
Еще один кивок, на этот раз окрашенный ужасом.
— А ты пожалела его!
— Да, пожалела! — нотка вызова. — И до сих пор жалею!
— Ты была первой, кто пожалел его за тысячу лет. На мгновение Жарвина замерла.
— Этого не может быть!
— Кликитагх сам мне сказал об этом, когда я расспрашивал его, взывая к силе более великой, чем любой из богов. До тех пор, пока Кликитагх не встретил тебя, ни один человек не посочувствовал его бедственному положению.
— Тогда я оплакиваю наш несчастный больной мир! — крикнула Жарвина. По щекам женщины, как и прошлой ночью, потекли слезы, слезы, с которыми Жарвина так долго не была знакома.
— Тебе хорошо, ты можешь плакать, — вздохнул призрачный Инас Йорл.
Некоторое время собеседники молчали.
— Ты сотворила чудо.
— Я не поняла, — шмыгая носом и стараясь взять себя в руки, Жарвина принялась одеваться.
— У тебя остались шрамы?
— К чему этот вопрос? Ведь ты же убрал их, разве не так? Убрал даже тот, который я собиралась оставить!
— Это сделал не я, Жарвина. Их убрала ты. Жарвина, которая как раз наклонилась, чтобы зашнуровать сапоги, застыла, не окончив движения.
— Продолжай. А когда оденешься, выйди на улицу. Не спрашивай, зачем это нужно. Как только выйдешь, ты все сразу поймешь. Я пустил в ход более могущественную магию, чем когда-либо до сих пор. Ну что ж, прощай. Не пытайся найти меня, пока я сам за тобой не пошлю. Имена моих василисков сменяются каждый день. Иногда я даю им такие имена, которые невозможно произнести человеку. Вот почему сегодня утром я не разговаривал с тобой при помощи слов…
Связь разорвалась, оставив после себя неприятные ощущения. Несколько секунд Жарвине казалось, что у нее четыре желудка и все четыре мутит.
Потом это ощущение прошло. Даже не зашнуровав куртку, Жарвина сломя голову скатилась по крутой лестнице — в доме у Мелилота других не было, — по дороге оттолкнув сонного подмастерье, который пытался помешать ей отпереть главную дверь на основании того, что господин Мелилот, дескать, еще не проснулся. Хотя еще только начинало светать, Жарвина сразу увидела распростершееся на брусчатке тело: лицо повернуто в сторону, одна рука отброшена, грудь залита кровью, еще не свернувшейся из-за пронизывающего холода. Вероятно, жертва бандитского нападения…
— Кликитагх! — прошептала Жарвина, опускаясь на колено рядом с… с трупом?
Да, так оно и было. Пульс не прощупывался. Налет инея покрывал волосы, бороду, руки несчастного…
Жарвина медленно выпрямилась, изумленно глядя вниз.
— Так, значит, твое путешествие завершилось здесь, в Санктуарии, — пробормотала она. — Ну что ж, ведь смерть была твоим самым большим желанием. И…
В сознании Жарвины вдруг промелькнула мысль, удивительная и пугающая.
— Если верить тому, что утверждал Инас Йорл, — а кому же мне верить в таких делах, если не ему? — однажды было совершено наихудшее за всю историю мира преступление. Твое преступление, мой Кликитагх. И только твое.
Похоже было, что в любое мгновение может пойти снег. Воздух был настолько холодным, что у Жарвины онемели губы. Облизнув их, она почти ожидала почувствовать вкус льда.
— Но и ты дошел до конца своего пути в поисках искупления. Что теперь станет с тобой, уже неважно. Пускай снег укутает тебя саваном. Пускай собаки и воры растащат твое тело по кусочкам — для тебя это уже не важно. Возможно, тебе стоило бы прийти в Санктуарий раньше. Не может быть, чтобы ты спасся лишь благодаря встрече со мной! Я не верю в это!
С этими словами Жарвина развернулась и направилась обратно в скрипторий. Подмастерье с огромным облегчением задвинул засов и запер дверь. Жарвина на кухне нашла себе завтрак из горячего бульона с клецками. На улице начали медленно падать хлопья снега.
К ночи — как и было задумано Инасом Йорлом, — Жарвина больше не думала о Кликитагхе. Осталось лишь ощущение того, что всякое несчастье достойно жалости, а Кликитагх был самым несчастным из людей. Кликитагх остался у нее в памяти как миф и как символ, но при этом ее ожидала собственная жизнь, которую следовало прожить.
***«Быть может, снег, что укутывает ныне Кликитагха, который сам себя признал величайшим преступником всех времен, некогда оденет и меня, — думал маг, растянувшись на каменных плитах. Он обрел облик, но этому телу мало подходили странные человеческие изобретения, стулья. — Скорее бы!»
И Инас Йорл погрузился в терпеливую медитацию, слегка окрашенную сожалением по поводу того, что за их нынешнюю встречу, они с Жарвиной так и не занялись любовью.
Линн Эбби
ВИДЕТЬ — ЗНАЧИТ ВЕРИТЬ, ИЛИ ЛЮБОВЬ СЛЕПА…
Иллира проснулась от детского плача и от того, что у нее затекли шея и плечи. Она продолжала лежать, напрягшись, пока кормилица не выбралась из-под одеяла и не прошлепала через темную комнату. Плач сменился довольным чмоканьем. Иллира закрыла глаза и прижалась к руке Даброу. Даброу, не просыпаясь, обнял жену. Плач не потревожил его сна. С какой вдруг стати? Детьми должны заниматься женщины. А этот ребенок так и вовсе не его.
Ясновидящая С'данзо перевела дыхание и теперь лежала, ожидая, пока к ней вернется сон. Иллира слышала, как кормилица уложила ребенка обратно в колыбель и вернулась в собственную постель. Вскоре оттуда донеслось тихое посапывание. Кольцо сильных рук Даброу больше не было удобным и приятным. Оно сделалось ловушкой, из которой Иллира никак не могла освободиться, — ощутимый символ того бремени, которое женщина несла на себе с того летнего вечера, когда ее сводный брат, Уэлгрин, явился к ним в дом с новорожденным ребенком на руках.
Эта идея никогда не казалась Иллире хорошей. Три года назад Иллира родила двойню, мальчика и девочку. Теперь она потеряла обоих детей. Мальчика, Артона, забрали из мира смертных. Прошлой весной он попал под влияние полубога Гискураса и уплыл на Бандаранские острова. Если даже Артон и вернется, то это будет уже не ее сын, а незнакомый бог-воитель. Но этим несчастья Иллиры не ограничились. Примерно тогда же, во время мятежа Ложной Чумы, шайка рыскавших в поисках добычи уличных стервятников убила Лиллис, ее голубоглазую дочь. Иллира пыталась прикрыть малышку своим телом, защитить ценой собственной жизни, но судьба не приняла ее самопожертвования. От этого случая у Иллиры остался глубокий багровый шрам на животе, но он не шел ни в какое сравнение со шрамом, оставшимся у нее на сердце.
