Виталий Вильчинский - Извилистый путь
— Меня тоже жуть взяла, — честно признался Оренро, немного опустив голову, и глядя на меня из-под бровей. — Хорошо же ты охарактеризовал нашу расу и наших старейшин, вернее, мастеров, и приписал нам кучу ерунды. Уж очень кровожадными мы у тебя получились.
— Ну, после вашего начальничка и не такую чушь подумать можно! — слегка кивнул я, сразу же поморщившись от боли. — Так что, не судите строго, я на всякий случай готовлюсь к худшему.
— Не переживайте. Максимум, что вам могут сделать плохого — это сослать в шахты, приговор чуть полегче и менее болезненный — отрубить голову. Скажу тебе по правде — лучше голову отрубить, чем оставшиеся несколько лет до мучительной смерти работать на серных рудниках. Ну а один из самых хороших вариантов — вас оставят жить здесь навсегда. Чтобы наш секрет не выдать.
— И даже после моего клятвенного заверения, что никому, ничего о вас не скажу?
— И даже. Нам не нужно снова стать целью охоты всяких там….
— Можете не продолжать. Некоторые негативные стороны человеческой натуры я прекрасно знаю. И полностью с вами согласен: перспективы отнюдь не радужные, но у с хорошими хоть смириться можно, а вот с плохими… Если уж последняя на столько страшная, то лучше сразу рубите мою многострадальную голову.
— А ты пессимист.
— Хотелось бы сказать, что пессимист — это хорошо информированный оптимист, но я просто реалист. Никаких фантастических надежд не питаю, и ситуацию прекрасно понимаю. И ответственность за сложившиеся обстоятельства тоже понимаю, но… Просто сожалею, что все так грустно вышло… Ай, ладно, это уже сопли, забудем этот инцидент. Но, все же хотелось бы узнать, как будут разворачиваться дальнейшие события.
— Ну, развитие у них будет приблизительно таким, — заговорил Оштарнор. — Когда ты немного окрепнешь, то предстанешь пред Мастерами, они внимательно выслушают тебя, выслушают обвинителей, защитников, и вынесут приговор. А каким он будет — целиком и полностью зависит от Мастеров.
— Я все понял, — устало вздохнул я. — Спасибо за консультацию, и если больше ничего очень важного, что не можно было бы перенести на следующий раз, то я попрошу у вас разрешения уснуть. Уж очень я устал.
— Да, да, да, конечно, это можно. Вы пока не засыпайте, я попрошу помощницу целительности принести вам лекарства, чтобы вы могли их выпить.
— Х-х-хорошо, только быстрее, а то уж очень голова болит, и усталость навалилась.
— Да-да, Оренро, пожалуйста, позови Корилью, я пока у больного побуду.
Оренро быстро покинул комнату, а Оштарнор положил руку мне на плечо, и тихо сказал:
— Мы, как представители многочисленного Совета, а это — сто мастеров, я и Оренро, будем голосовать за самую мягчайшую меру наказания. Хотя, тут и наказывать не за что, только как переубедить вот этих старых пердунов, а это — дряхлые деды в возрасте от ста семидесяти до ста восьмидесяти, и они составляют правящую верхушку совета. Сам совет разбит на фракции, на гильдии. Есть гильдия воинов, гильдия горняков, гильдия вельмож (большая их часть оттуда), гильдия торговцев, гильдия плотников, каменщиков, строителей, ну и т. д. Все они имеют своих мастеров в Совете, а также по три самых влиятельных представителя из гильдии. И вот весь этот кагал правит балом.
Здесь живет более пятидесяти тысяч гномов, и вот на них всех нужно найти управу, в смысле, привести к порядку. Мы состоим в гильдии воинов, и оба имеем голос в Совете. В частности, этот голос заключается в том, что мы можем рявкнуть «Да», или «Нет». Так вот, в нужное время мы рявкнем в нужную нам сторону — либо согласимся, либо скажем, что, мягко говоря, не согласны с их выводами.
— В целом ясно, но не все так просто, верно?
— Да, все далеко не так просто! Папенька этого, вырезано, так сказать, цензурой, гнома — мастер гильдии вельмож, и хоть не Мастер с большой буквы, но тоже тявкает. Но это полбеды, вторая часть беды заключается в том, что один из верхушки всего этого балагана — какой-то троюродный дядя мамы кузины племянника свекрови троюродного брата мужа троюродной сестры мамы этого парня. Короче, что-то в этом роде, но этот чудак, старпер, очень го… плохой человек, и очень любит досаждать и пакостить при любом удобном моменте. Как он еще жив, а не самоубился тупым столовым ножом, проделав это с особым зверством — сорок ударов этим ножом себе в спину, нанесенных в полете с окна своего дома, этого никто не знает. Есть подозрение, что это покушение «сам на себя» он тщательно готовит и придумывает всяческие садистские дополнения для своего ритуального убийства. А теперь, молодой человек, я смотрю, вы себя уж очень нехорошо чувствуете, а сестра уже ломится в дверь. Я вас оставлю, а вы выздоравливайте, набирайтесь сил, и — хвост торчком, все будет хорошо!
— Прорвемся! — устало выдохнул я. Ко мне подошла миловидная гномочка в белом халатике и белом платочке с чашкой в руке и приподняла мне голову над подушкой. Я пил гадкую горькую слизь с какими-то крупицами и разглядывал гномку. Все, что я запомнил — это кругленькая румяненькая правая щечка, мочка ушка (далась мне эта правая сторона!) и два смешных соломенных хвостика, торчащих из-под платка в разные стороны. Они были такие забавные, что их хотелось подергать, и я счастливо улыбнулся, и, наверное, с этой улыбкой тихопомешанного дебила из психлечебницы я и отрубился, потому что дальше была одна чернота.
Глава Х
Вообще-то было очень щекотно, и в конце концов я не вытерпел, и так чихнул, что казалось, аж окна зазвенели и где-то отвалился кусок штукатурки, свалившись на пол. Кто-то захохотал, а я окончательно проснулся и открыл глаза. Эта испорченная девчонка сидела на стульчике возле меня с перышком в руке, коим щекотала мне нос и радостно смотрела на меня.
— Пакостница! — притворно возмутился я, свешивая ноги на пол и прикрываясь одеялом. Кровать была высокой, поэтому ноги спокойно болтались. Только если до упора их вытянуть, то носочками можно достать до пола.
— И вот что в такую рань можно делать у меня в камере?
— Ну, как что, щекотать тебе нос перышком и смотреть на твою корчащуюся рожу! — звонким голосом ответила девушка, и рассмеялась.
— Ты такой смешной! — сказала она мне. — Ну, ладно, я тебе принесла еду и настойки с мазями, а теперь побегу. Ты же знаешь, как некоторые к этому относятся!
Корилья тяжело вздохнула, соскочила с высокого стула, чмокнула меня в щеку и выбежала с комнаты. За захлопнувшейся дверью послышался стук и скрежет задвигающегося засова, звук повешенного замка, звон ключей, и — тишина. Хруст гальки на дорожке за зарешеченным окном под ногами девушки, и снова тишина. Снова тишина.
