Della D. - Зеркальное отражение
— Но ты не захотел учиться, не так ли? – Старик странно улыбнулся и склонил голову на бок.
— Тогда не захотел, — Гарри смущенно потупился. – Но я хочу сейчас! – с жаром добавил он. – Я понял, что был неправ.
— Не думаю, что профессор Снейп захочет продолжать эти уроки, — беззаботно заметил Дамблдор, словно речь шла о меню предстоящего обеда.
— Так заставьте его! – выйдя из себя, крикнул Гарри. Он снова чувствовал, как кровь забурлила, притекла к щекам. Внезапно ему стало жарко. К счастью, они стояли посреди пустынного коридора и никто, кроме пары портретов, не мог видеть, как Гарри кричит на директора.
Однако директор никак не прореагировал на столь вопиющую непочтительность. Он только странно покосился на масляные лампы, висевшие по стенам.
— Я мог бы его заставить, но я не думаю, что это пойдет на пользу кому‑либо из вас, — все с той же раздражающей невозмутимостью изрек Дамблдор.
— Я ничего не понимаю, — теперь Гарри выглядел растерянным. – В прошлом году вы мне все уши прожужжали этой окклюменцией. Вы все говорили о том, как это важно, а теперь это вдруг перестало быть важным? Почему?
— Поверь, Гарри, так надо.
— Интересно, — едва сдерживая рвущийся наружу гнев, произнес Гарри, — почему это я должен вам верить. Вы как всегда ничего мне не объясняете, вы снова что‑то скрываете от меня!
— Ты мог бы верить мне хотя бы потому, что я старше и мудрее, — теряя терпение, холодно ответил директор. – Немножко веры, Гарри. Это все о чем я прошу.
— Вы старше, это точно, — с горечью изрек Гарри, отступая на несколько шагов. – Вот только в последнее время я слишком часто слышу о ваших ошибках, чтобы просто верить.
Он резко развернулся и чуть не побежал по коридору. Хотя он любил директора, сейчас тот был ему противен. Невольно он вспоминал, как Северус каждый раз напрягался и замыкался в себе, когда речь у них заходила о Дамблдоре, но он так и не пожелал сказать Гарри почему.
Гарри не знал, рассказал ли директор об их разговоре Снейпу, но с того дня на занятиях по Зельям стало совсем невыносимо. Зельевар снова и снова выставлял его на посмешище, упражнялся в сарказме и снимал баллы за каждое неверное движение. Гарри чувствовал, как с каждой насмешкой, с каждым ехидным замечанием что‑то умирало в нем. Иногда ему казалось, что в черных глазах зельевара в этот момент отражается почти такая же боль, какую испытывал он сам, но это было лишь наваждением. Он все больше убеждался, что этот Снейп не способен испытывать ни боли, ни обиды, ни привязанности – ничего.
***
К середине марта растаял последний снег, из набухших почек кое–где уже начинали пробиваться зеленые листья, солнце становилось все теплее с каждым днем. И хотя в «Ежедневном Пророке» все чаще появлялись сообщения о нападениях Пожирателей, в которых иногда участвовали дементоры, иногда оборотни и несколько раз даже великаны, ученики Хогвартса не могли спорить с природой: они влюблялись, ходили парами, строили планы на будущее.
Гарри неожиданно обнаружил, что Рон и Гермиона не исключение из этого правила. Они все чаще куда‑то исчезали, оставляя его одного, о чем‑то все время перешептывались, а один раз он даже застал их сидящими вдвоем в одном кресле у камина в общей гостиной после отбоя. Они были так увлечены поцелуями, что не заметили его, а Гарри не стал привлекать к себе внимание.
Гарри старался не ревновать. Он, конечно, чувствовал себя покинутым, «третьим лишним», но не мог обижаться на друзей за то, что они предпочитали общество друг друга, а не его, вечно уставшего от недосыпания, раздраженного и печального. И все же свое одиночество он теперь ощущал еще острее.
У него появилась новая мания. Ложась вечером в постель, он закрывал глаза и представлял себя в том мире, сидящим за столом в кухне или у себя в комнате на постели с чашкой горячего шоколада в руках. Он представлял, что рядом сидит Северус и расспрашивает о том, как прошел его день. И он все ему рассказывал: и про трудности с учебой, и про роман Рона и Гермионы, и про беспричинное повышение температуры, которое с ним по–прежнему случалось. Иногда ему удавалось представить, как бы Северус на все это реагировал, хотя Гарри прекрасно понимал, что у него в голове остался не такой большой набор реплик и ухмылок, которые использовал его несостоявшийся приемный отец.
Все это, конечно, не могло заменить настоящего общения и на самом деле причиняло только больше боли, но, попробовав раз, он уже не мог остановиться и продолжал играть в эту игру снова и снова. Чаще всего это заканчивалось снами, которые он предпочел бы больше не видеть. Снами, после которых не хотелось просыпаться. И он уже несколько раз на полном серьезе думал, засыпая, что лучше бы он больше никогда не проснулся.
В тот вечер было точно так же. Он поговорил с воображаемым Северусом, пожаловался ему на жизнь, «выслушал» однообразное подбадривание, после чего почти сразу провалился в сон.
Сон был тревожный. Невнятные картины сменяли одна другую. Гарри все искал чего‑то, но никак не мог найти, бежал за кем‑то, но не мог нагнать. Он был то в Хогвартсе, то в их с Северусом доме, то в страшных подземельях, где ждал новой пытки. Он то терялся в холодном лесу, то горел в огне. Он звал Северуса, просил его прийти на помощь, но тот так и не пришел. Иногда Гарри слышал его голос, но как ни старался, не мог увидеть.
Проснулся он от удушья. За окном уже занималась заря, но в комнате было еще совсем тихо: его соседи сладко спали. Гарри, тяжело дыша, попытался выпутаться из постельного белья, которое сбилось и местами обвилось вокруг тела. Он чувствовал, как горит кожа и как пот стекает по лицу и спине. Глаза слезились.
Собравшись с силами, мальчик поплелся в ванну. Он чувствовал себя абсолютно разбитым, вымотанным, словно не спал неделю. Впрочем, почти так оно и было. Его ночной сон совсем не способствовал отдыху. Это было хуже, чем кошмары с Волдемортом. Пусть эти сны не всегда были кошмарами, и шрам от них не болел, но они снова и снова напоминали ему о том, что у него могло быть, но чего уже никогда не будет. Он не знал, сколько еще он сможет выносить это.
Стоя под душем, Гарри вызывал в памяти лица людей, которые могли бы быть с ним, но уже никогда не будут: родители, Сириус, Северус… Волдеморт забрал всех, так или иначе. У него не осталось никого. Даже Ремус ни разу не написал ему в этом году…
Неожиданно для самого себя Гарри заплакал. Не сдерживаясь, не стесняясь, по–детски искренно. И это немного ослабило тугой ком в груди, мешавший дышать.
Приняв душ, он спустился в общую гостиную и уже там дождался пробуждения одноклассников. Денек предстоял «веселый»: сдвоенная Трансфигурация, сдвоенные Чары и сдвоенные Зелья на закуску, чтобы жизнь не казалась праздником.
