Ричард Кнаак - Дети Дрейка
— Это было бы хорошее место для атаки, — прошептал ей Фонон, имея в виду искателей, которых они так еще ни разу и не видели в течение всего путешествия. Даже после того как они наконец достигли гор — что означало еще один день пути к подножию той, которая им была нужна, — Тезерени не испытывали излишней самоуверенности. Многие из тех, что родились в клане, наверняка снова и снова вспоминали о том, как пернатые едва не истребили их примерно пятнадцать лет назад. Все говорили о происшествии с беднягой Айвором — жертвой, как решили, некоего гнусного заклятия пернатых.
Фонон пробовал убедить их в ином, но к его голосу здесь не прислушивались. Эльф был убежден, что Айвора превратила в это чудовище иная сила, которая, как он считал, обитала глубоко в пещерах, которые искатели использовали как гнездовье. Только Шарисса верила ему, да и ей приходилось признать, что эта вера отчасти основана на се растущем чувстве к Фонону.
Улетевшие вперед разведчики на летучих дрейках возвращались к колонне. Лохиван, по собственному желанию, ехал первым. Колонна остановилась по команде Баракаса и ждала, пока разведчики посадят своих дрейков.
— Отец.
Шарисса отметила, что голос Лохивана стал хриплым. Он слез со своего дрейка и опустился на колено перед Баракасом. Он слегка кивнул старшему брату и сказал:
— Мы едем по местности, где все пропитано мощью.
— Я вам это говорил, — не смог удержаться Фонон. Слишком многое из того, что он сказал, не задержалось в ушах тех, кто пленил его. Эльф повернулся к Шариссе и с кривой улыбкой спросил:
— Зачем им было трудиться брать меня с собой, если они не верят ни единому моему слову?
Риган повернулся в седле.
— Замолчи!
Волшебница знала, что Фонон рисковал каждый раз, когда имел смелость высказаться — особенно если поблизости находился Риган. Может быть, оттого, что Риган настолько желал ее, он первым заметил симпатию между Шариссой и пленным. Огромный Тезерени был ревнив.
Лохиван продолжал:
— Мы мало видели свежих следов пернатых, но нашли нескольких искателей, умерших некоторое время назад. Похоже, что они боролись между собой.
— В самом деле? — Баракас погладил бороду и погрузился в глубокое раздумье. Лохиван, ждавший знака, чтобы продолжать, рассеянно почесывал горло.
— Мы можем не откладывая направиться туда, в пещеры, и занять их, — предложил Риган, как обычно не подумав и не ко времени. Шарисса испытала едва ли не сочувствие к нему.
Предводитель Тезерени лишь покачал головой.
— Давайте не будем снова делать глупости. Здесь должны находиться искатели. И не все из них будут настолько любезны, чтобы сбежать или умереть ради нашей пользы. Если бы мы пошли в атаку с мечами наготове и со всей нашей магической силой, то, вероятно, были бы уже мертвы. Эта страна все еще принадлежит им — на какое-то время. Они будут защищать ее до последнего.
— Мы не можем оставаться здесь, пока не выцарапаем их всех из камней, — возразил наследник. — Это может затянуться на годы.
— С этим я согласен. — Повелитель Тезерени, обдумывая решение, похлопал по ужасной тюрьме призрачного скакуна. Затем взглянул на ящик с новым интересом. — Возможно, имеется более действенный путь.
Шарисса подогнала своего дрейка ближе к Баракасу. Ее сердце упало, когда она представила, что тот может замышлять.
— Разве он мало перенес от вас? Разве этой пыточной камеры для него не достаточно?
— Мне думается, это должно оказаться относительно безболезненным.
— Вы же знаете, что я имею в виду!
— Много жизней будет в конечном счете спасено, моя дорогая Шарисса, — ответил Баракас; его улыбка была такой же лживой, как и его слова. — По крайней мере… жизней Тезерени.
Он поднял ящик — так, чтобы тот лег ему на руку, — и пробежал по нему ладонью, повторяя то же движение, что и раньше, но так, чтобы использовать одну руку, а не обе. Шарисса ощутила силу, связывающую повелителя Тезерени с его заклинанием — и, таким образом, с Темным Конем. Она все еще не имела ни малейшего представления, как освободить призрачного скакуна от этого ящика; и именно это удерживало ее от бегства. Баракас был не из тех противников, кого она могла бы надеяться победить в открытую. Возможность добиться своего она могла получить только выждав время — но когда это произойдет? Волшебница не имела никакого намерения ждать до тех пор, пока ее выдадут замуж и она станет матерью детей Ригана. Сама мысль об этом подогревала ее решимость. Возможно, в какой-то момент именно этой экспедиции она и найдет средства разрешить свои проблемы.
Она могла лишь надеяться.
Баракас снял крышку.
Оттуда вырвалась волна темноты — как будто Баракас напустил ночь на день. Однако эта темнота вопила от удовольствия и страха, вопила что-то невыразимое — по мере того как постепенно принимала знакомую форму измученного друга Шариссы.
— Движение! Звук! Вид! Клянусь отвратительной Пустотой, я снова свободен от этого! Свободен!
Несколько Тезерени нервно поежились, вполне представляя себе, что может сделать это могучее существо, если дать ему полную волю. Баракас и те из его сыновей, что ехали с колонной, сидели в седлах со спокойным видом, полностью уверенные во власти предводителя над вечноживущим.
Когда его первый восторг после освобождения из мучительного ящика пошел на убыль, Темный Конь воззрился на своего одетого в доспехи властелина. Даже Лохиван, стоящий теперь рядом с дрейком, на котором ехал его отец, и Риган поспешили найти себе другие занятия, вместо того чтобы смотреть в эти холодные глаза. Баракас, однако, встретил их взгляд с тем же повелительным безразличием, с каким встречал многое другое. Он очень хорошо знал, кто здесь хозяин, и пристальный взгляд вечно-живущего нисколько этого не менял.
— Чего ты хочешь от меня? — ревел призрачный скакун. Его передние копыта рыли борозды в земле. Шарисса не сомневалась: ему хотелось, чтобы под копытами оказался предводитель клана.
— У меня для тебя задание, которое должно оказаться простым — если учесть твои способности.
— Баракас, пожалуйста, не делайте это с ним! — обратилась к нему волшебница, забыв ввиду важности момента о своей гордости.
Тот повернулся и недолгое время разглядывал ее. Шлем в виде головы дракона почти полностью скрывал его лицо, но Шарисса услышала в его словах презрение.
— Не унижайтесь, госпожа моя Шарисса. Хороший воин использует любое оружие, доступное ему, и я проявил бы слабость, если бы не воспользовался одним из своих самых могучих. Его участие послужит ручательством, что никакой вред вам причинен не будет.
