Татьяна Богатырева - Гильдия темных ткачей
— У меня нет настроения для оперы, — покачала головой Шу.
Настырный хлыщ только собирался сказать что-то еще, как лилово-алая вспышка на миг ослепила Шу. Глубокий баритон, напоминающий гул пламени, вклинился в разговор с царственной непринужденностью.
— Добрый вечер, Ваше Высочество. А вы, Кукс, велите принести нам лорнейского.
Баронет поперхнулся, вздрогнул от гнева, разбрызгивая капли лазурной энергии, поклонился и пошел прочь. Стараясь не показать страха, Шу подняла взгляд и замерла, не силах оторваться от игры рубиновых бликов в угольных глазах. Жар, обещание, восторг, почти мольба… С трудом сглотнув, она выдавила:
— Добрый вечер, Ваша Темность.
Все остальные слова вылетели прочь, внутри зародилось странное ощущение тепла и жажды, захотелось дотронуться до смуглой щеки, провести ладонью по обтягивающему широкие плечи черному бархату.
— Рональд, Ваше Высочество. Надеюсь, мне позволено будет называть вас Шуалейдой, как будущую ученицу?
Голос его казался продолжением опасного, манящего сияния огня, разума и смерти: жар и холод, страсть и расчет. Он медленно улыбнулся, завладел рукой Шу и склонился, едва-едва касаясь губами кожи. Шу подавила дрожь, слишком приятную, чтобы списать ее на страх, и заворожено кивнула. Только она открыла рот, чтобы сказать: «да, называйте меня Шуалейдой, но не торопите с таким важным решением», — как Рональд протянул ей кубок, до краев полный кровью с отблеском лазури: гнев баронета Кукса, растворенный в красном вине.
— Сегодня прохладно, не так ли? Выпейте, это вас согреет.
Напиток выглядел очень заманчиво, но…
— Благодарю, Рональд. — Шу покачала головой. — Я не темная, и…
— Разумеется, вы не темная. — Маг лукаво подмигнул, не позволив ей закончить фразу. — Пейте. Никто не увидит.
Шу не поняла, как кубок очутился в её руках, коснулся губ.
— Свандо? Фи, дорогая, кто же пьет вечером свандо! — полный любезного яда голос сестры вырвал Шу из наваждения.
Она вздрогнула и уронила кубок. Черно-алая нить тотчас подхватила его, не позволив выплеснуться и капле зелья.
— Мы пьем, Ваше Высочество, — пророкотал Бастерхази, коротко усмехнулся Шуалейде и одним глотком осушил кубок.
— Вот и пейте сами. А нам принесите лорнейского!
Ристана отослала мага тем же пренебрежительным жестом, что он сам — баронета Кукса. Лишь на миг, короче взмаха ресниц, Шу увидела за маской очаровательного, непонятого косным обществом проказника настоящий гнев темного. Но этого хватило, чтобы она испугалась за сестру, протрезвела и вспомнила: то чудовище, что чуть не сожрало её сегодня — это тоже он. Обольстительный красавец Рональд, в чьи руки она едва не свалилась спелой грушей. Неудивительно, что Ристана верит образу, забывая о сути темных.
— А Вашему Высочеству не стоит так явно демонстрировать склонность к Тьме. Подождите хотя бы до консилиума.
Шу опустила глаза — ей не хотелось ни спорить, ни что-то доказывать, особенно на глазах сестриных прихлебателей, стайкой собравшихся вокруг патронессы. Но Ристана не желала оставить её в покое. Даже сквозь ментальную защиту просачивалась злость, усиленная завистью и презрением фрейлин.
— Как вам понравился Фернелло, дорогая? — изобразила любезность Ристана.
— Ария Тристана великолепна, дорогая, — вспомнив баронета добрым словом, ответила Шу.
— А вам не показалось, что каватина из «Дороги в Лильо» сегодня прозвучала неудачно? Наверное, маэстро Фернелло злоупотребил расположением примадонны.
Фрейлины засмеялись шутке госпожи, прикрывая рты раскрытыми веерами, а Шу почувствовала себя деревенской клушей.
— О, это легко проверить, — поддержал Ристану черноглазый шер с орлиным профилем и красноватой аурой. — Если маэстра Люсьенда не возьмет в ариозо верхнее до…
— Граф, вы жестоки к бедной Люсьенде, — захлопала подведенными глазами круглая, как булочка, фрейлина.
Неожиданно для себя Шу очутилась в кругу придворных, перебрасывающихся одним им понятными шутками. Время от времени кто-то обращался, будто нечаянно, к ней. На миг светский разговор смолкал, жалостливые и полные превосходства взгляды обращались на провинциальную невежу — и снова возобновлялась игра. Шу не знала, куда деваться. Ускользнуть из-под прицела не удавалось, придворные словно невзначай преграждали пути к отступлению. Применить магию в присутствии Ристаны она не могла — Печать Пустоты страшила много больше, чем насмешки и презрение.
— Ах, ну что вы, в самом деле, — вдоволь насладившись унижением Шуалейды, покачала головой Ристана. — Не видите, нашей дорогой сестре неинтересна опера. Давайте лучше танцевать!
Она кивнула тощему, похожему на куницу шеру.
— Позвольте пригласить Ваше Высочество на танец, — повинуясь приказу, тощий скривил губы в улыбке и предложил Шу руку.
Шу отшатнулась — так противно было коснуться бледной, холодной кожи.
— В другой раз, сишер.
— Дорогая, но как же! Ваш первый бал! Или вам не по вкусу кавалер? — заботливо закудахтала Ристана. — Где этот Кукс? Ах, гадкий Бастерхази прогнал его. Как жаль, он так мил. Зифельд, ну что вы стоите, как замороженный? Пригласите же Её Высочество!
Одна из фрейлин сдавленно хихикнула — Шу поначалу не поняла, чему. Но, присмотревшись к графу, разозлилась на сестру: апельсиновый тон его ауре придавал не столько дар, сколько нити искренней любви к Ристане. Неужели она надеялась, что сестра будет очарована её любовником?
— Не стоит, шер Зифельд, — остановила его Шу. — У меня нет настроения танцевать.
— На Ваше Высочество не угодишь, — пропела Ристана. — Так выберите кавалера сами, дорогая — весь цвет общества перед вами! Неужели в Валанте не найдется достойного вас шера?
Сестрины прихлебатели улыбались, а едкая жижа ненависти уже текла по защитному кокону ручейками. Злые боги, что же делать? Выбрать одного из них — показать, что боится Ристаны, и окончательно настроить остальных против себя. Отказаться — выставить себя избалованной дурой. Но и промедление не лучше…
— О, дорогая, простите! — выдержав паузу, воскликнула Ристана. — Как же я не подумала! Вы же не учили вельсу. Ах, как неловко… ведь я должна была помнить, что ваша гувернантка никогда не отличалась хорошим вкусом, а танцует, как коро… — Ристана осеклась, прижала пальчик к губам и виновато захлопала ресницами.
Придворные еле сдерживали смех: злость окончательно сменилась презрением. Мутные ручьи шипели, разъедая защиту, внутри все сильнее ворочался и щекотался голодный ком. Перед глазами стоял кубок в руках Бастерхази — только кубок этот вмещал в себя и Ристану, и Зифельда, и куницеподобного шера, и толпу фрейлин. Пить, боги, как же хочется пить… где же дождь?!
