Тим Северин - Дитя Одина
К счастью, моя роль королевского псаря ни разу не подверглась настоящему испытанию. Конунг Сигтрюгг на самом деле не очень любил этих животных, видя в них лишь некое украшение, вроде своей тонкой обуви и прочей роскоши. На деле единственная моя обязанность состояла том, чтобы обе собаки красиво выглядели, сидя или лежа по сторонам его высокого места, когда он вершил суд или сидел за трапезой.
Королева же мать, Гормлайт, страшила меня, и не только потому, что слишком походила на Фрейдис, устроившую резню в Винланде. В ней была расчетливая холодность, которая время от времени проглядывала из-под изящных манер. Она все еще была очень красива, стройна, изящна и сохранила молодую грацию, так что со своими зелеными глазами и надменным видом напоминала мне презрительную кошку. Манеры у нее были прекрасные — она снисходила даже до низкого мальчишки-псаря, порою бросая ему слово, — но в ее вопросах крылась суровая жесткость, и коль скоро ответ ее не устраивал, она привычно не замечала его и давила на человека до тех пор, пока не получала другой, желаемый ответ. Я видел, что она любит козни, расчетлива и может заставить своего сына, ослепительного Сигтрюгга, поступить именно так, как ей нужно.
А нужна ей была власть. Подслушивая разговоры за высоким столом и расспрашивая исподтишка других слуг, я узнал, что Гормлайт не столько не соответствовала своим притязаниям, которые были всем известны, сколько ей не дали развернуться.
— Она вышла за Бриана, надеясь управлять королем Ирландии, — сказал мне кто-то из слуг. — Но это не получилось. У Бриана оказались свои представления о том, как должно править страной, и скоро ему так надело ее вмешательство, что он посадил жену под замок на три месяца. Пусть Бриан уже стар, но это не значит, что он позволит управлять собой.
— А что, королева-мать действительно столь властолюбива? — спросил я.
— Подожди — и увидишь, — ответил слуга, ухмыляясь. — Она отправила сына на Оркнеи, чтобы заручиться поддержкой Сигурда Толстого, предложив себя как наживку на крючке. Она сделает все, лишь бы посчитаться с королем.
Только в самой середине марта, почти семь недель спустя, я понял, что имел в виду слуга. Все это время я как домочадец Сигтрюгга выполнял работы по дому, учился говорить по-ирландски с рабами и низшими слугами, а также кормил и обучал двух собак, бывших под моей опекой. Коль скоро из моего рассказа можно сделать вывод, будто норвежцы народ неблаговоспитанный, будто все они неумытые дикари, славные только шумными попойками и грубыми замашками, стало быть, мое описание неверно. Норвежцы становятся чистоплотны, как только появляется такая возможность, и, как это ни невероятно, мужчины их — большие щеголи. И, само собой разумеется, конунг Сигтрюгг вообразил себя законодателем хорошего вкуса и манер. А мне в итоге то и дело приходилось гладить тяжелым, гладким камнем одежды его придворных, расправлять швы многочисленных парадных одеяний и плащей, которые они часто меняли, и расчесывать не только грубую шерсть двух собак, но еще и головы конунговых советников. Все они были очень внимательны к своим прическам, и даже точно установили длину и толщину зубьев расчесок. В Дублине была особая лавка, куда меня посылали покупать расчески на смену, требуя, чтобы сделаны они были из рогов красного оленя, а не из обыкновенных коровьих.
За полуденной трапезой, однажды в начале весны, мне открылась вся полнота притязаний Гормлайт и как безжалостно она прокладывала путь к достижению своей цели. Я ввел в большой дом своих двух волкодавов, усадил их подле сидения конунга и стал сзади, чтобы следить за ними. Конунг Сигтрюгг чрезвычайно блюл свое конунгово достоинство, и меньше всего на свете мне хотелось, чтобы один из этих больших серых псов, вдруг вскочив, вырвал еду из его конунговой руки, покуда конунг трапезует.
— Ты уверен, что Сигурд намерен сдержать свое слово? — спрашивала у него Гормлайт.
— Совершенно, — отвечал ее сын, грызя куриную ногу зубами и пытаясь не закапать жиром свою парчовую рубаху. — Он старого склада, у него только одна радость — дай задумать и осуществить набег. Ну, и хитер тоже. У него при дворе собрались крепкие ребята — исландцы, беглые норвежцы и прочие. И он прекрасно понимает, что война в Ирландии надолго займет их, так что им будет не до заговоров против него самого на Оркнеях.
— А как ты думаешь, сколько человек сможет он привести?
— Сможет поднять от восьми сотен до тысячи, так он сказал.
— Но ты не уверен?
— Ну, матушка, я гостил там не так долго, чтобы пересчитать их, — ответил Сигтрюгг обидчиво, вытирая руки о льняное полотенце, которое держал перед ним паж. Сигтрюгг много заимствовал из иноземного чина.
— По моим сведениям, ярл Оркнеев сможет, пожалуй, поднять сотен пять или, может быть, шесть, не больше. А этого недостаточно, — сказала она.
Было очевидно, что мать конунга уже знает ответ на свой вопрос.
Сигтрюгг хрюкнул. Он заметил в голосе матери суровую нотку и знал, что сейчас последует приказание.
— Нам нужно больше войска, чтобы наверняка сладить с этим выжившим из ума Брианом, — твердо продолжала Гормлайт.
— И где ты думаешь найти их?
— Недавно с острова Мэн прибыл купец, и он сообщил мне сегодня поутру, что там на якоре стоит большой флот викингов. Они действуют под началом двух опытных вожаков. Одного зовут Бродир, другого — Оспак Косоглазый.
Сигтрюгг вздохнул.
— Да, матушка. Я знаю их обоих. С Бродиром познакомился два года назад. Свирепый с виду. Волосы носит столь длинные, что затыкает их за пояс. Конечно, привержен старой вере. Говорят, что сам он — ведун.
— Я полагаю, тебе необходимо залучить их обоих вместе с их людьми в наше войско, — твердо сказала его мать.
Сигтрюгг сперва заупрямился, по нему это было видно, но потом решил согласиться. Полагаю, он давно уже отказался от попыток оспаривать мнение своей матери, ибо прекрасно знал, чем это закончится.
— Хорошо, — сказала она. — Отсюда до Мэна меньше дня пути.
Мне показалось даже, что вот сейчас конунг найдет какое-нибудь возражение, но он лишь помолчал немного, потом раздраженно бросил куриную кость собакам и, забыв про пажа с полотенцем, утер рот полой и, нарочито отвернувшись, завел разговор с женой.
Желание Гормлайт для Кетиля было приказом. Управитель страшился ее, и в тот вечер он суетился особенно, подгоняя придворную прислугу. На рассвете «Пенящий море» должен был быть готов к отплытию. Сигтрюгг отправлялся на Мэн.
— И ты, — со злобой сказал Кетиль, — ты тоже отправишься. Вместе с этими псами. Конунг решил, что они будут неплохим подарком тем двум разбойникам. Полагаю, он скажет, будто это боевые собаки, наученные биться. Я-то знаю, им больше по нраву валяться весь день на подстилках и ловить блох. Но, по крайней мере, мы от них избавимся.