Руслан Мельников - Рудная черта
С таким отрядом Сторожи не удержать. Не то что внешних стен и детинца – даже донжона не защитить такими силами.
– Возвращаемся, – тяжко вздохнул Всеволод.
У входа в ущелье к ним присоединилось еще десятка два бойцов. Все, что осталось от тулова разваленной «свиньи». Да трое – однорукий кастелян Томас с парой кнехтов, чудом отбившиеся от упырей в надвратной башне, – примкнули в Стороже.
Ну что ж… Теперь замковый донжон, пожалуй, можно оборонить. Одну ночь. Если очень повезет. Если из озера не выйдет очередной Властитель. И если самим не предпринимать самоубийственных вылазок.
Вот только зачем?.. Ради чего теперь им драться?
Ответ на этот вопрос еще предстояло найти. Всем вместе. Выжившим всем. Потому что ни у кого в отдельности ответа не было. Ни у Всеволода, ни у Бернгарда, ни у прочих.
…Некое подобие военного совета было собрано под Серебряными Вратами. Право голоса здесь имел каждый, но мало кто им воспользовался. Люди по большей части отмалчивались и отводили взгляды. Всеволод видел вокруг себя лишь безучастные лица, а пустые погасшие глаза живых ратников сейчас чем-то напоминали ему темные смотровые щели глухих шлемов – тех, что, не снимая, носили умруны.
Мертвецы, кстати, стояли в сторонке. Не для них собирался этот совет. Они-то при любых обстоятельствах будут выполнять лишь одну волю – волю Бернгарда. Плохо было то, что и живые сейчас во многом подобны мертвым.
Уставшие и отчаявшиеся бойцы внимали произносимым словам без интереса, сами говорили скупо, кратко, нехотя. Видимо, после минувшей ночи сил на разговоры и проявление каких бы то ни было эмоций попросту не оставалось. Потому что не оставалось надежды.
Искать выход в заведомо безвыходной ситуации никто даже не пытался. Люди предпочитали принимать все как есть. Махнув рукой на прошлое, они полностью игнорировали настоящее и безразлично относились к грядущему. Защитники Сторожи уже не гадали о том, что будет этим днем. И не загадывали, что будет ночью.
Такое случается. Редко, но бывает. Когда выматываешься полностью. И телом и душой. Когда в яростной битве опустошаешься целиком, до дна. Когда, чудом выбравшись из лап смерти, не знаешь, как жить дальше. Когда реальность мешается со скверным кошмаром. Когда разум отказывается ворочать тяжелые мысли, а сердце покрывается коркой покрепче черной брони упыриных Властителей. Когда перестаешь верить в завтрашний день. Потому что в дне сегодняшнем утратил слишком многое и ничего не приобрел взамен.
Когда хочется только одного: чтобы тебя оставили в покое. Или просто убили поскорее. Что в сущности одно и то же.
Почти физически осязаемое уныние витало над кучкой павших духом воинов. Разноплеменных защитников Сторожи опутывало и обволакивало единое, непреодолимое чувство обреченности. Вязкое, отупляющее, сковывающее волю и разум, множащее усталость, порождающее безразличие…
– К озеру все же нужно идти, – подводя итог вялому совету, хмуро заключил Всеволод. – Сейчас.
Нет, это не было необходимостью и не было рациональным решением. Просто хотелось идти хоть куда-нибудь. И хоть что-то делать. Только бы не сидеть вот так, в этой угрюмой тягучей тишине и безысходности, только бы не дожидаться покорно неминуемого.
– Зачем? – поднял на него тусклые глаза Бернгард. – Зачем нам идти туда днем, русич?
– Не знаю, – честно и зло процедил Всеволод, чувствуя, как рвется наружу напряжение последних часов. – Но по мне лучше уж поскорее пасть там, чем здесь выжидать невесть чего.
– Не вижу никакой разницы, где умирать, – рассеянно отозвался Бернгард, – И не вижу смысла торопить смерть. Хотя, конечно, если ты надумал еще до наступления ночи утопиться от отчаяния…
– Заткнись, Бернгард!
– И если тебе так важно, чтобы твое мертвое тело непременно плавало в мертвых водах…
– Я сказал – заткнись! – Взбешенный Всеволод вскочил на ноги, вырывая клинки из ножен.
– Эй! – Встревоженный Сагаадай тоже поднимался с земли. – Перестаньте! Оба!
Бернгард же лишь презрительно покосился на обнаженную сталь в руках Всеволода.
– Если дела обстоят именно так, тогда тебе, русич, следует сразу выбросить свои мечи и скинуть доспех. Мертвое озеро не любит серебра.
Ах ты, мерзкая темная…
– Тва-а-а!..
В первый миг он готов был наброситься на ненавистного магистра, почти радуясь внезапной ссоре, так кстати отвлекшей от решения неразрешимых проблем. Но уже в следующее мгновение…
Стоп!
Всеволод осекся на полуслове. Замер на полувздохе. Остановил руку на полувзмахе.
Озеро! Не любит! Серебра!
И – картина из недавнего прошлого.
Как наяву!
Вот он опускает меч в неподвижную озерную гладь. Через прозрачный слой и дальше, глубже – в черную с прозеленью жижу.
А вот пронзенное посеребренной сталью озеро вдруг вскипает, бурлит – будто корчится в судорогах. Пузырится и… И – раскрывается! Оно ведь открылась тогда. Пусть ненадолго, пусть на миг, пусть на чуть-чуть. Но до самого дна открылось! От малой толики белого металла, от тонюсеньких проволочек густой насечки, вкованных в сталь. А если серебра будет больше? И если серебро не вытаскивать из воды, как он в тот раз вытащил свой клинок?
Всеволод шумно выдохнул. Опустил мечи. Улыбнулся.
Проницательные глаза Бернгарда внимательно следили за ним.
– У тебя появилась идея, русич?
Он кивнул:
– Кажется, я знаю, как добраться до рудной черты днем. Как при свете солнца раздвинуть мертвые воды… Чем их раздвинуть…
– В самом деле? – глаза Бернгарда заблестели.
Всеволод поймал на себе и другие заинтересованные взгляды. Живые бойцы Сторожи вновь оживали – по-настоящему. Даже слабенькая надежда в безнадежной ситуации способна творить чудеса.
– Попробовать, во всяком случае, стоит. Мы пойдем к озеру не с пустыми руками. Мне нужно серебро. Много серебра. Очень много.
– Серебро? – кажется, Бернгард начинал понимать.
– Да. Если бросить его в озеро… смешать с водой…
– С водой? Смешать? – Магистр вмиг подобрался, вскинул голову. – А ведь, в самом деле, может получиться. Если серебро… с водой… Как верно, и до чего просто! Странно, что я сам раньше не додумался.
– Наверное, раньше в том не было большой нужды, – пожал плечами Всеволод. – А ныне – появилась.
– Серебро! С водой! Смешать! – восхищенно бормотал Бернгард. Взгляд магистра блуждал, подобно взгляду безумца…
Глава 37
Нa пустынном каменистом плато было тихо и покойно. Ни ветерка, ни птичьего пения, ни шелеста травы, ни звона мошкары. Ущелье за спиной Всеволода закрывала густая молочная пелена тумана, сползшего после полудня с горных вершин и смешавшегося со смрадными испарениями пожженной солнцем падали. Впереди раскинулись неподвижные мертвые воды.
