Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — пфальцграф
Я подошел наконец вплотную, присутствия магии незаметно, пальцы сами поднялись и пощупали гладкую как стекло поверхность. Нет, уже не стекло, подушечки пальцев улавливают коррозию. Это энтропия вгрызается сотни, если не тысячи лет.
Я почти увидел, как дикие люди, сбежавшиеся на обломки грандиозных сооружений, растаскивают все, что можно приспособить в хозяйстве, вмуровывают эти металлические штуки, не зная их подлинного назначения, а эти вот чуть загнутые гигантские пластины… которые, возможно, всего лишь чешуйки обшивки звездолета, приспособили работать створками ворот.
Когда я наконец перебрался на ту сторону, обнаружил, что створки из титанового сплава… ладно, за незнанием других терминов — титанового, подперты простым бревном.
Щем охватил душу, я чувствовал, как дрожат губы. Да что там губы, все во мне трясется и рвет на груди тельняшку в страстной жажде понять. Это же мой, почти мой мир, даже если в нем термоядерная энергия на уровне каменного топора, но я готов к тому завтрашнему миру!
Странно, затаиваясь при каждом шорохе и в панике сканируя все вокруг во всех спектрах, я прокрался до самого донжона, но так и не встретил ни одного мага или даже колдуна. А ведь, как известно, этот замок никто никогда не захватывал силой. Значит, замок охраняют силы куда более мощные, чем простые чародеи.
В нижнем зале снуют слуги, у входа на лестницу двое в добротных доспехах и с топорами в руках. Оба внимательно рассматривают входящих. На самой лестнице повыше еще двое, крупнее и в рыцарских доспехах, наблюдают за народом сверху, обнаженные мечи в руках. Хоффман верит в силы замка, но окружил себя надежной охраной из верных рыцарей.
Я вжимался в стену, так и эдак прикидывал, как пробраться мимо стражей, подсознание уже сообразило и сообщило мне свысока, что меня ждет облом, но я все еще искал, прикидывал. В этом замке какая-то тайна, не бывает несокрушимых, все замки и крепости рано или поздно попадают в чужие руки. Победители иные замки вообще стирают до основания и проводят по земле черту плугом, мол, абсолютная победа. Так что если замок выстоял тысячу лет, то это не только заслуга его защитников.
Мне почудилось, что стены молча наблюдают за мной. Сперва равнодушно, а потом с неким ленивым интересом. Я поежился, жутковатое чувство, бедная Ио, за которой присматривал тысячеглазый Аргус. От такого взгляда не скрыться даже в клозете, хотя, если подумать, чего стыдиться камней? Ведь от собственной собачки не скрываешь, для чего отрываешь от рулона клок туалетной бумаги и что будешь с ним делать…
Кухня на правой стороне, из-за той двери ползут тяжелые запахи мясной похлебки. Дверь в оружейную — на левой, от оружия тоже идет некий запах, определить не могу, но знаю, что там оружие и доспехи. От оружия распространяется своя аура, и, когда ее чувствуешь, сердце начинает биться чаще, а плечи расправляются.
Еще одна дверь, металлическая, сложный барельеф по темной поверхности, веет древностью, а главное — возле нее часовой с коротким копьем в руке. Впрочем, на поясе меч и два кинжала. И выглядит часовой не простым челядином. А на поясе рядом с кинжалами огромный амбарный ключ.
Я подкрадывался все ближе и ближе. В какой-то момент страж посмотрел на меня в упор, но я хамелеоню изо всех сил, от меня даже пахнет, как от камня, если камни пахнут, и он равнодушно скользнул взглядом дальше.
Дверь закрыта на массивный висячий замок пуда в два. Судя по размерам, ключ от этого чудовища у часового.
С лестницы довольно живо сбежал по ступенькам дородный рыцарь в яркой одежде, лицо пухлое, щеки на плечах, но лицо властное и жестокое.
— Гриффит, — сказал он отрывисто. — Мне нужно взять черный арбалет.
Часовой спросил с ленцой:
— Вам, сэр Карлстэйн?
Дородный сразу побагровел, в глазах мелькнула злость.
— Не забывайся, Гриффит! Сам понимаешь, это нужно хозяину!
Часовой спросил с прежней ленцой:
— Точно?
— Да! — рявкнул сэр Карлстэйн.
— Пароль?
Карлстэйн поморщился и с великим отвращением, словно прикасается к смердящему трупу, приблизил губы к уху часового и шепнул короткое слово.
Гриффит кивнул с явной неохотой, неспешно снял с пояса ключ и, повернувшись к дородному, медленно вставил в скважину замка, повернул с усилием. Заскрипело, щелкнуло, замок повис на дужке.
Дородный чуть не плясал от нетерпения и злости, любая задержка вызовет недовольство Хоффмана, обратную дорогу придется бегом.
Часовой наконец вытащил из петли дужку замка. — Ну вот, готово.
Карлстэйн явно ждал, что часовой угодливо или хотя бы почтительно распахнет перед ним дверь, но в ожидании военных действий люди с оружием чувствуют свою возросшую значимость, Гриффит смотрел на дородного с насмешкой, тот сам со злостью рванул дверь, но та не распахнулась, а пошла отворяться медленно и неспешно.
Дородный скользнул в щель первым, не дожидаясь, когда дверь распахнется во всю ширь, Гриффит вошел следом, а я проскользнул третьим за миг до того, как рука Гриффита протянулась, чтобы закрыть за собой.
Комната небольшая, напротив еще одна дверь, а левая стена закрыта огромным красным ковром. На нём зловеще блестят обнаженными лезвиями мечи, кинжалы. Ножны повешены отдельно, а в самом центре — арбалет. При взгляде на него я сразу понял, что это не арбалет черного цвета, а именно Черный Арбалет.
Гриффит молча протянул руку, застыл, по дуге арбалета пробежала фиолетовая искра и погасла. Дородный терпеливо ждал, пока Гриффит снял грозное оружие с крюка. Фиолетовая искра все еще горела на загнутом кверху клюве, потом ушла в стену. Дородный вздохнул:
— Зачем такие сложности! Держал бы в своих покоях. Гриффит бросил свысока:
— Тогда останется простым арбалетом.
— Не понимаю, — вздохнул дородный. Он принял арбалет из рук Гриффита. — Ладно, пойдем.
Гриффит ехидно усмехался, дверь захлопнута настолько плотно, что даже мне почудилось, будто слилась со стеной в одно целое. Но Гриффит, поиздевавшись над дородным в пределах допустимого, сказал шепотом, едва шевеля губами, секретное слово, и дверь распахнулась.
Я выждал, когда уйдут, повторил дважды подслушанный пароль, здесь открывают и закрывают разные слова, учтем, повернулся к двери, на которую оба и не взглянули.
Синеватый металл, первое впечатление — высокая технологичность, но барельефы напоминают время, когда мушкеты и пищали украшались затейливыми рисунками, удорожая литье и делая стволы более хрупкими.
— Где наша не пропадала, — прошептал я, сердце колотится, едва не выпрыгивая. — Динан!
Дверь не дрогнула, не дернулась, освобождаясь от незримых запоров.
— Апрос, — сказал я второе секретное слово. — Апрос!
