Избранное. Компиляция. Книги 1-11 (СИ) - Пулман Филип

Он опять помолчал.

— Ну, так вот. Вы слышите слово «ружье» и сразу представляете себе длинный ствол, торчащий наружу, ведь так? Нет, тут совсем не то. Вагон выглядит как самый обыкновенный товарный вагон… если бы не отверстия в стенах. Крошечные отверстия, шесть тысяч с той и другой стороны. Тридцать горизонтальных линий, сто отверстий в каждой. И из каждого отверстия ежесекундно вылетает по пять пуль… Вот для этого и нужен пар, понимаете? Представьте, что вы одновременно поворачиваете рукоятку двенадцати тысяч механических ружей! Вот это и делает за вас пар под высоким давлением, мистер Гарланд… Но и это еще не все. Я не слишком осведомлен в самом ведении огня, моя работа пустить пар по трубам, но, судя по тому, что я слышал, там включается своего рода вариант аппарата Жаккара [61], с помощью которого можно менять схему стрельбы. Уверен, вы подобное видели — картонные шаблоны с пробитыми в них дырочками. Ими пользуются в ткацком деле, намечают рисунок ткани. Ну так вот, благодаря этому устройству стрелок может вести огонь из одного ряда отверстий одновременно, потом переключиться на следующий и так далее; или стрелять из отверстий, расположенных по вертикали, поочередно меняя «столбы», или блоками, или коротким залпом из всех «ружей» — словом, как ему будет угодно. Только тут пользуются не проколотыми картонами, этот регулятор устроен по тому же принципу, но подсоединен к электричеству; при нанесении линий на ролик вощеной бумаги использован особо насыщенный графит. Говорю вам, мистер Гарланд, человек, который изобрел это, — своего рода гений. Это самый ошеломляющий механизм, какой мне доводилось видеть… Но это злобное творение. Чудовищное! Вы можете вообразить тело человека, попавшего под такой огонь? Каждый кубический сантиметр воздуха внутри — о, пять сотен, тысяча метров, наполненных раскаленными докрасна пулями? Слово «уничтожение» здесь не подходит. Чтобы описать это, нужны слова из Апокалипсиса.

Вот вкратце, что такое «паровые ружья», — чуть переведя дух, продолжил он. — Один из таких монстров уже послан за границу, куда — не знаю. Почти закончен второй — еще неделя, другая, и он будет готов к испытаниям… Словом, вы понимаете, мистер Гарланд, почему все это так меня мучает. Вот Сидней, он обдумал все поглубже, чем я, и теперь я жалею, что не нашел в себе мужества ответить «нет», как и он, в самом начале. Мысль о том, что мое умение — а я горжусь моим мастерством — используется так извращенно, мысль, что мои сограждане прикладывают свои силы, помогая распространить такое по миру, — говорю вам: от этой мысли у меня разрывается сердце.

Он замолчал, обеими руками провел по коротким серо-стальным волосам, потом положил ладо ни на стол, по обе стороны от лежавшей перед ним книги. Этот человек понравился бы Салли, поду мал Фредерик.

— Мистер Уотермен, я чрезвычайно вам благо дарен. Вы помогли мне разобраться во многом. Но что вы можете сказать о правлении фирмы? Вам знакома фамилия Беллман?

— Беллман? — Уотермен покачал головой. — Как будто никогда о таком не слышал. Однако все знают, что тут не обошлось без иностранных де нег. Ведь он иностранец, этот мистер Беллман, да?

— Швед. Но существует еще и какой-то русский след.

— Русский! Но вот тут-то и зарыта собака! Помните, я упоминал одного инженера? Сказал, что он, должно быть, гений? Так вот, его фамилия Хопкинсон. Так нам сказали, хотя никто его не видел. На чертежах, по которым мы работаем, стоит только сокращение английскими буквами — «НОР». Но выглядит это странно — такое впечатление, что сперва там было четыре буквы, но последнюю букву — вроде бы это должна быть «К» — старательно соскоблили. А в одном месте… она тоже стерта, в сущности, невидима, но я разглядел. Вот, я сейчас напишу вам это.

Он попросил у Фредерика карандаш и написал:

Н О Р Д

— Видите? Последняя буква вовсе не «К», а «Д». Вы знакомы с кириллицей, мистер Гарланд? Меня интересуют языки, иначе я бы не разгадал это. И когда я увидел это «Д», мой мозг сразу перестроился на другой алфавит. Видите, это русские буквы. И тогда то, что по-нашему означало бы «ХОП», по-русски звучит так: «НОРД».

— Норденфельс! — воскликнул Фредерик. — Клянусь небом, мистер Уотермен, вы нашли разгадку!

— Норденфельс? — удивился Уотермен.

— Шведский инженер. Исчез в России. Вполне вероятно, убит. Ах, черт меня побери… Это же поразительно. И вы говорите, они собираются опробовать это новое оружие через неделю-другую?

— Да, это так. Уже проверяют отдельные системы, котел, само собой, подачу патронов, электрогенератор… да и сейчас почти все это собрано, так что скоро «вагон» переправят на полигон в Тёрлби. Там проводятся испытания больших морских пушек, иногда стреляют где-то в море по плавучим объектам… Это все, что я знаю, мистер Гарланд. А теперь мне хотелось бы услышать кое-что от вас. Почему это заинтересовало вас? И что вы собираетесь делать дальше?

Фредерик кивнул:

— Вопрос справедливый. Я детектив, мистер Уотермен, и меня интересует человек, который стоит за всем этим. Насколько мне известно, паровые ружья не противозаконны, но я начинаю понимать, на что он нацелился, и, как только смогу предъявить ему обвинение, я это сделаю. Но вам я скажу больше… скажу, как хотел бы поступить с этим оружием: я хотел бы стереть его с лица земли.

— Слушайте, слушайте! — воскликнул мистер Пэтон, словно сидел в парламенте.

— Хорошо, я мог бы показать вам… — начал было Уотермен, но в эту минуту дверь отворилась, и вошел человек со стопкой книг в руках.

— О, извини, Генри, — сказал он. — Не обращай на меня внимания, продолжай. Привет, Сидней…

Генри и Сидней несколько смешались, но Фредерик спросил:

— А какие еще возможности предоставляют ваши курсы, мистер Уотермен?

— Ах, ну да, мистер Гарланд. Дело в том, что курсы — детище кооперативного общества, и первичным ядром была как раз эта библиотека… Часть книг мы получили в дар от Корреспондентского общества Рочдейла…

Было ясно, что новоприбывший уйти не намерен. Напротив, он присоединился к беседе и стал рассказывать историю городка. Вскоре Фредерику стали очевидны две вещи: первое — все они чрезвычайно гордятся тем, что им удалось построить, и вполне того заслуживают; и второе — что он, Фредерик, с каждой минутой все больше изнемогает от жажды.

Отклонив предложение осмотреть остальные части здания и проверить счета Кооперативного общества (это удовольствие, сказал Фредерик, он отложит до своего следующего визита), он попрощался с Генри Уотерменом и покинул помещение; но на улице вдруг замер и, к удивлению мистера Пэтона, уставился на афишу, наклеенную на стене здания напротив.

Время близилось к восьми, стемнело, дул холодный ветер, изредка срывались капли дождя, и газовые фонари, раскачиваемые порывами ветра, бросали неровный свет. В окнах зажглись лампы, из дверей ближайшего публичного дома тянуло теплом. Мужчины, усталой походкой возвращавшиеся после работы, или женщины, спешившие на свои кухни с парой селедок или кровяной колбасой, придавали улице оживленный вид, превращали ее в место активной человеческой деятельности; но не эта прихрамывающая лошадь, или та хорошенькая девчонка, или те двое мальчуганов, повздоривших из-за шапки, привлекли внимание Фредерика, нет, он смотрел именно на афишу.

Одно из имен на афише вдруг сунулось ему прямо в глаза и тут же трусливо спряталось опять. «Мюзик-холл „Парамаунт“ — на этой неделе — выступают: Великий Гольдини и его ручные голуби; мистер Дэвид Фиклинг, комик из Ланкашира; профессор Лаар, чудо-спирит; мисс Джесси Сексон, темпераментная певица; мистер Грэм Чейни, толстячок-мужичок…»

Джесси Сексон.

Старый снимок — сестра Нелли Бад!

— Что такое, мистер Гарланд? — спросил Сидней Пэтон, увидев, что Фредерик вдруг остановился, поморгал, всмотрелся во что-то, обнажил на минуту голову, почесал в затылке, наконец опять надел шляпу, сдвинув ее чуть не на затылок, и щелкнул пальцами.