Линн Абби - Тени Киновари
— Ты вовсе не неудачник, Просто-Павек; это не в твоей природе. И не проси меня сделать то, что я доверяю сделать другим. Я сам знаю, что надо делать мне, а что надо делать тебе. Ты должен уважать мой суд и делать в точности то, что я скажу тебе сделать. Завтра ты спасешь Атхас. А сегодня ночью ты и твои друзья будете моими гостями. О твоих нуждах позаботятся…и о твоих желаниях тоже.
Лорд Хаману протянул руку. Золотой медальон, от которого Павек отказался вчера, висел на его закопченой, мозолистой ладони прирожденного воина.
Павек не колебался. — Я недостаточно мудр, чтобы знать, чего пожелать, о Всемогущий Король.
— Ты достаточно мудр. Я с удовольствием жил бы жизнью, похожей на твою, если бы был мудр, как ты. Но если ты сейчас ничего не пожелаешь, твои просьбы никогда не будут услышаны.
Он подумал о Квирайте и о своем желании, чтобы он жил в безопасности и по-возможности в тайне, но он не хотел брать золотой медальон, даже для Квирайта.
Хаману усмехнулся. — Как пожелаешь, Лорд Павек, как пожелаешь. — Он повернулся к Матре, и его внешность опять изменилась, он превратился в прекрасного юношу, который грациозно протянул свою руку к ней. Она взяла ее и они покинули зал для аудиенций вместе.
Глава 10
В течении одной ночи Павек и его товарищи жили так, как будто каждый из них король Урика. Толпа рабов проводила их в роскошную комнату с широким балконом, с которого можно было видеть сад, ничть не менее пышный, чем роща друида. Стены были украшены решеткой с золотыми прутьями. Музыка, которую играли музыканты, скрытые в галлереях за этой решеткой, плыла на ветрах, производимых шелковыми веерами. Пол были сделан из мрамора и отполирован так, что сиял как стекло. Между комнатой и балконом был бассейн для купания, наполовину в тени, наполовину на солнце. Рядом с ним стояло еще больше рабов. Вооруженные кувшинами с ароматным маслом, они обещали избавить от малейшей боли в мышцах самого усталого человека на свете. Шелковые простыни, одеяла и подушки всех цветов радуги были свалены в одном из углов комнаты, а в центре рабы устроили настоящий королевский пир.
Самые обычные блюда были приготовлены таким образом, как никакой обыкновенный человек никогда не видел. Хлеб, выпеченный в форме лепесков цветов, был так разложен на тарелке, что напоминал букет цветов. Холодные сосиски были изогнуты и перевязаны так, что складывались в силуэты диких животных. Необычные блюда были приготовленны проще, но не менее изысканно. Было блюдо с самыми разнообразными фруктами, причем Павек ни один из них не видел раньше, и даже Руари, несмотря на свою подготовку друида, не знал их названия. Было множество блюд с сочным мясом, тонко нарезанным и с гарниром из самых редких приправ. Но центром всего великолепия было поднос с серебряным кувшином, в который был налит ароматный напиток, и бесцветными камнями, холодящими при прикосновении.
— Лед, — объяснил раб, когда камень, который Павек попытался взять, выскользнул из его онемевших от холода пальцев. — Твердая вода.
Павек все-таки поднял камень и осторожно приложил язык к его поверхности. Вкус был как у воды, холодный и мокрый. Было только одно объяснение для камня, который источал из себя воду.
— Магия, — заключил он и положил неестественный камень обратно на поднос.
Жидкость, находившаяся в кувшине, была смесью фруктовых соков, одновременно терпкой и сладкой, пожалуй больше, чем Павек любил, но никакое количество чудес или роскошь не могло стереть из его памяти картины преображения Лорда Хаману. Руари и Звайн были потрясены даже больше его самого. Они оба ели, и юноша и мальчик всегда ели столько, сколько их живот мог вместить не лопнув, но без того воодушевления, которое было бы у них к таким блюдам в любом другом месте и в любое другое время.
Темплары, выросшие в приюте, очень рано учились приспосабливаться ко всему. Павек мог спать в любой кровати, или вообще без нее, мог есть и любое мясо, сухое, жилистое или червивое, а мог есть и редчайшие деликатесы Лорда Хаману, было бы что. Он положил себе на тарелку те блюда, которые знал, потом подошел к террасе, где садящееся солнце окрасило небо в кроваво-красный цвет.
Звайн последовал за Павеком как тень. С тех пор, как они вышли из зала для аудиенций, Звайн только и тер свою щеку, уже расцарав ее куда больше, чем Король-Лев, по крайней мере снаружи. В глаза мальчика поселились призраки, и он совершенно ясно боялся отходить от Павека дальше, чем на несколько шагов. Когда Павек уселся на скамью, чтобы съесть свое мясо, Звайн сел на пол рядом с ним. Он оперся спиной но не скамью, а на ногу Павека и тяжело вздохнул, а потом резко вдрогнул.
Чувствуя в себе скорее необходимость сказать что-либо, чем сочувствие, Павек спросил, — Ты хочешь поговорить? — и даже испытал облегчение, когда мальчик ответил нервным и мрачным пожатием плеч.
Заранее было ясно, что нытье Руари будет намного более шумным. Когда полуэльф присоединился к ним на балконе, он поставил свою тарелку рядом с Павеком, а сам стал описывать овалы вокруг скамьи Павека. Негромко ругаясь, он, похоже, в отличии от Звайна, хотел привлечь к себе внимание.
Когда шея Павека начала ныть от попыток уследить за передвижениями Руари, он сдался и задал необходимый, но совершенно ненужный вопрос:
— Что не так?
— Я испугался, — немедленно залопотал Руари, как если бы он предал самого себя полчаса назад в зале для аудиенций Короля-Льва. — Я так испугался, что не мог двигаться, не мог думать.
Павек поставил свою тарелку рядом с тарелкой Руари. — Ты был лицом-к-лицу с Львом Урика. Конечно же ты испугался. Он мог убить тебя десятью различными способами — всеми десятью различными способами.
Это было не то утешение, в котором нуждался Руари.
— Я стоял там. Я просто стоял и смотрел, как его рука — ужасная рука с этими когтями — как она схватила мой посох. И потом я упал. Я упал и застыл, как покойник, а ты — ты спорил с ним.
— Благодари судьбу, что ты в это время был на полу. Страх сделал меня настолько глупым, что я решил поспорить с богом.
В смехе Руари прозвучала фальшивая нота. — Хотел бы я быть таким же глупым как ты, а не стоять на четвереньках и думать, что мои руки и колени стали как у глупого животного, слишком испуганного, чтобы встать. Ветер и огонь! Она посмеялась надо мной.
Она. Единственная личность, о которой Руари мог так сказать, была Матра. Но Матра не смеялась. Может быть она и улыбнулась, кто знает; из-за маски они вообще не знали, как выглядит ее лицо, а уж тем более не знали выражение этого лица. Но она совершенно точно не смеялась вслух. Павек был растерян. Он не понимал, почему или каким образом полуэльф решил, что Матра посмеялась над ним; почему это вообще имеет какое-то значение; он не понимал, пока Звайн не объяснил все одной слащавой фразой.
