Татьяна Русуберг - Глаза ворона
— Так мы завтра все равно снимемся с места, и путь наш совсем в другой стороне… Прошу тебя! Понимаешь, я не хочу, чтобы она узнала…
— …Каким ты был дураком, — закончил за него товарищ.
— Ну да, — сознался Токе.
— Ладно, так и быть. Только сначала нам надо вернуться.
— Ты о чем?
— О чем? Часовые-то проснулись. Как мы им объясним, зачем мы за посты ночью шастали, да еще верхом?
— Ээ… а ты не можешь что-нибудь придумать?
— Я? А я думал, это ты у нас на выдумки горазд. И вообще, не люблю врать.
«Нарочно издевается», — подумал Токе. Он попытался напрячь мозги, но, хоть их только что основательно перетрясло, в голову ничего умного не приходило. Зато ему наконец удалось пошевелить пальцами в сапогах.
— Кажется, я уже чувствую ноги! — обрадованно воскликнул он.
— Попробуй-ка встать.
Токе перевернулся на четвереньки и, пошатываясь, выпрямился, держась за Кая. Он попробовал сделать шаг, но тут же снова рухнул на песок. Ноги ходили под ним, как будто обрели свою собственную волю и приказаниям хозяина подчиняться не желали.
— Пьяного сыграть сможешь?
— Чего? — Токе выпучился на товарища, уверенный, что слух изменил ему так же как ноги.
— Вот что, — деловито начал Кай. — Ты выпил. Поссорился с девчонкой, ну и… с кем не бывает. Забрел за ограждения — Карым-то спал. Свалился в песках и заснул. Проснулся от холода и теперь возвращаешься в лагерь.
— Я же не пью! — растерялся Токе. — Отец мне не велел, и я…
— Какая разница! Ты заварил кашу, тебе и расхлебывать. Пьяных-то небось видел? — Парень утвердительно кивнул. — Ну вот! Главное, шуметь побольше, можешь и кулаками помахать… Отвлеки их внимание, мы с Гренкой и проскочим.
— Да мне никто не поверит, — усомнился Токе. — От меня ведь даже не пахнет…
— А это на что? — Кай слазил за пазуху и извлек оттуда маленькую плоскую фляжку, в которой что-то подозрительно булькало.
— Не буду я! — воспротивился горец. — Отец узнает — убьет!
— Ладно, папенькин сынок, — прищурился Кай. — Тогда пойдем, расскажешь Урману, как ты с нечистью обнимался.
— Ничего я не обнимался!
Спаситель только молча приподнял белую бровь. Загнанный в тупик Токе со вздохом протянул руку:
— Будь по-твоему. Давай, что у тебя там…
Он понюхал откупоренную Каем фляжку и скривился — ну и вонь! Но делать было нечего. Запрокинув голову, он сделал основательный глоток и тут же закашлялся: внутренности обожгло, будто он выпил расплавленное олово.
— Тише-тише! Выхлестывать все разом уговора не было. Это же архи — молочная водка!
— Смерти моей хочешь? — прохрипел Токе, вытирая катящиеся из глаз слезы.
— Стоило париться, — хмыкнул Кай. — Давай иди! И помни: побольше шума!
С этими словами он вскочил на Гренку и исчез в темноте. Жертве демона ничего не оставалось, как подняться на ноги и поплестись в направлении лагеря. Ноги по-прежнему слушались плохо, и со стороны его походка, вероятно, здорово напоминала движения пьяного. Когда впереди замаячили темные силуэты кибиток, Токе, помня наставления Кая, дурным голосом принялся выводить песню:
Красотки Кэт милее нет!
Веселая подружка,
Послушай звон моих монет,
Налей бродяге кружку!
Лицо раскрашено пером,
Бледней я, чем пергамент,
Но что тебе за дело в том,
Коль муженек твой занят?
От лагеря послышались голоса, и возле певца мгновенно возникло сразу двое охранных.
— Гляньте-ка, да это Токе!
— Эй, что ты тут делаешь, парень? Ты что, пришел из пустыни?
— Да от него разит… Нажрался как свинья!
— С чего бы это?
Не отвечая, Токе продолжал орать свою песню, отталкивая руки пытавшихся поддержать его часовых, падая и снова поднимаясь, цепляясь без разбору за все окружающее. Их возня привлекла людей с соседних постов, и вот уже возле нарушителя спокойствия собралась маленькая кучка народу, с живым участием обсуждавшая его состояние. На все вопросы Токе только икал, дико вращал глазами и орал что-то про Кэт, надеясь, что именно так и ведут себя в стельку пьяные подростки.
Наконец из темноты выступил Урман:
— Что здесь за базар?
— Да вот, Урман-батырь, парнишка Эсгеров, Токе, пришел со стороны песков в дупло пьяный, на ногах едва стоит.
— Пьяный, говорите?
— Спиртярой от него разит, Урман. Где он только раздобыл?
— Может, он с девчонкой своей не поладил, ну, с Майкен? — предположил кто-то из собравшихся.
— Во-во, не дала она ему! — грубо заржал другой голос, но тут же осекся под тяжелым взглядом воеводы. Токе был рад, что его крепко держали под руки, а не то его комедия имела бы трагический для весельчака финал.
Урман шагнул к виновнику «базара», крепко взял за подбородок и заглянул прямо в глаза. От ужаса разоблачения перед беднягой все поплыло, но Урман, очевидно удовлетворенный увиденным, уже отпустил его.
— От парня-то и вправду разит. Но меня вот что интересует: если он пришел из пустыни, то как он прошел мимо постов?
Охранные переглядывались друг с другом, но ответить на вопрос Урмана никто не мог.
— Метик! Гурам! Отведите мальчишку к кибиткам его отца. Остальные — по местам, живо! Я лично проверю посты!
Для убедительности Токе еще побрыкался и поорал, но под конец дал себя урезонить и под белы руки отволочить к возкам Эсгера. К его радости, Кай уже был там. Накрывшись овчиной, он притворялся невинно спящим. Охранные свалили ношу на овчины рядом с ним, и Токе тут же изобразил молодецкий храп.
— Вот и хорошо. Выспись, как следует, сынок! — похлопал его по плечу Гурам.
— Нет, все-таки я хотел бы знать, где парень раздобыл выпивку? — донеслись до Токе слова Метика. Шаги охранных удалились, и все стихло.
— Ну, как я справился? — ткнул он Кая в бок.
— Ты был великолепен! Тебе стоит чаще пить. — Глаза соседа смеялись.
— Иди ты… Тебя никто не заметил?
— Ни единая душа. Давай спать, скоро рассвет.
— Как ты думаешь, Урман расскажет завтра отцу?
— Нашел о чем беспокоиться! Его только что нежить пустынная чуть с потрохами не слопала, а он о целости своего зада трясется!
— Это ты говоришь, потому что отца моего в гневе не видел. Ата как разойдется, так похуже нежити будет! — Токе беспокойно поворочался и наконец сказал: — Слушай, Кай. А я ведь как следует тебя и не поблагодарил. Если б не ты… Я бы, верно, и бури не пережил, а уж там, в «следе дьявола», точно бы сгинул. Я твой должник.
— О чем ты говоришь? — голос товарища звучал устало. — Я ведь твою воду пью, мы путь разделили — помнишь? Ничего ты мне не должен.
