Генри Каттнер - Ярость
— Для слабых и старых жизнь наверху может оказаться слишком тяжелой.
— Зато сильным будет чем заняться. Кроме того, есть много работы по обслуживанию, которая не требует никакой физической подготовки. Но она тоже нужна. Возложив это на старых и слабых, мы можем высвободить здоровых и молодых. Вам придется много строить и заниматься расчисткой.
— По оценкам наших специалистов, период полураспада активированного тора составляет двенадцать лет. Через двенадцать лет мы сможем вернуться назад в Купола.
— До этого надо дожить. К тому же не забывайте про заговорщиков, тех, кто уцелел. Они могут напасть, прежде чем мы до них доберемся. Двенадцать лет — время немалое.
— Да, — задумчиво сказал Захария, глядя в лицо своего внука. — Да, я согласен, это немалое время, очень немалое.
«И сказал Господь… восстаньте и идите… в землю, о которой я клялся отцу вашему Аврааму… в землю, текущую молоком и медом… И пошли сыны Израилевы среди моря по суше: воды же были им стеною по правую и по левую сторону».
Последний в истории человечества исход состоялся семьсот лет назад. Теперь начинался следующий. Масштабы переселения были слишком огромны, чтобы средний человек мог их осознать полностью, и, оглядываясь назад, люди вспоминали лишь общее мучительное настроение — близкая к панике истерия, тупое недовольство судьбой и безоговорочное, слепое подчинение приказам. Люди Куполов сызмальства знали, что повиновение — самый легкий способ существования. И на этот раз они делали то, что было приказано. Ворча и бранясь, они против своей воли выполняли команды любого, кто мог приказывать достаточно властно.
В начале переселения никто не поверил бы, что его удастся осуществить в указанное время. Никто, оглядываясь назад, не мог объяснить, как это удалось сделать. Но переселение совершилось. Какой тяжести гирю нужно было найти, чтобы перевесить эту чудовищную массу инерции, накопившейся в людях за семьсот лет оседлой жизни?
И эта гиря была найдена. Ядро атома. Почти невесомое с точки зрения физических величин, оно смогло так надавить на весы, как никакой другой груз. А виной всему был страх, живший в душе каждого человека, когда-либо поднимавшего взгляд к своду Купола. В каждом Куполе, в самом центре, висел задрапированный символическим черным покрывалом шар, напоминавший об участи навсегда потерянной Земли.
Люди сдвинулись с места.
Кедра в последний раз оглядела свою уютную, изящно обставленную комнату. Она прощалась с ней спокойно и тихо.
— Мы больше никогда не вернемся сюда, — сказала она.
— Почему? — отозвался терпеливо дожидавшийся ее у двери Захария.
— Ты же знаешь, что не вернемся. И это хорошо. Я ненавижу Сэма Рида. Он заставляет меня смотреть в лицо неприятным вещам. И всякий раз он делает это только в собственных интересах, а вовсе не для того, чтобы облагодетельствовать человечество. И сейчас он проделал все это потому, что он выдумал фантастическую ложь и не видит другого способа из нее выпутаться.
— Интересно, а вдруг мы когда-нибудь сможем его поймать?
Кедра пожала плечами. «Даже если бы и могли, то сейчас это уже не имеет значения. Мы знаем методы Сэма. Когда он оказывается в отчаянной ситуации, он применяет отчаянные средства. Каждый раз происходит одно и то же. Я ожидала, что он будет пытаться навести нас на ложный след, но он слишком уж быстро осваивает новые методы. Нет, я не думаю, что нам когда-нибудь удастся что-то доказать».
— Ты готова, дорогая? Лифт ждет.
— Хорошо. — Она вздохнула и повернулась к двери. — Мне нужно отогнать чувство, будто я иду на смерть. Я всего лишь собираюсь перечеркнуть прошлое и начать жизнь с начала. Это будет неспокойно и, наверное, даже опасно, хотя опасность меня волнует меньше всего. Но это будет жизнь, которую мне придется вести дольше, чем я бы хотела. Но самое ужасное, Захария, это то, что меня заставляют это делать!
Он засмеялся: «Я чувствую то же самое. Я думаю, первые беспозвоночные, которые вышли на землю из доисторического океана, испытывали похожие ощущения. Они, наверное, ненавидели каждую минуту жизни на суше! Теперь пришло время человечеству выползти из воды и встать на сухую землю, но никто, даже Сэм Рид, не может сделать так, чтобы мы радовались этому!»
— Он еще пожалеет об этом, — она застегнула верхнюю пуговицу своего плаща и на негнущихся ногах тяжело пересекла комнату, словно желая, чтобы каждый ее шаг впечатался в пол, по которому ей не суждено больше ступать — разве что лет через сто, из чистого любопытства. «Как странно это тогда будет выглядеть! — подумала она. — Как темно и душно, после стольких лет жизни на свежем воздухе. Мы будем удивляться, как мы все это выносили. Боже мой, как бы я хотела, чтобы Сэма Рида вообще не было на свете!»
Захария открыл перед ней дверь. «Наши планы остаются в силе и наверху. Я справлялся о твоем… твоей живой мине. Родители и ребенок в полной безопасности, в надежном месте».
— Было бы лучше, — неестественно громко сказала Кедра, — если бы это все-таки был мальчик. Потому что… это более надежно, в конце концов. И, разумеется, это не единственное наше оружие. Сэма нужно остановить во что бы то ни стало. Возможно, мы будем действовать так же бесчестно, как он. Но мы его остановим. Время работает на нас.
Захария пристально посмотрел ей в глаза, но ничего не сказал.
— Я понял, что ты что-то затеваешь, — сказал Хейл, — когда ты отпустил заговорщиков на свободу. Не в твоих правилах выпускать из рук то, что еще можно использовать.
Сэм посмотрел на него из-под сросшихся бровей: «Ты мечтал о колонизации суши, — прямо ответил он, — колонизация состоялась».
— Роботы-самолеты, роботы-подводные лодки, дистанционное управление… как долго все это создавалось! — изумленно проговорил Хейл, и покачал головой. — Да, ты поработал на славу. Никто, кроме тебя, не осилил бы это.
— Через двенадцать лет, — спокойно перебил его Сэм, — они акклиматизируются. Еще через двенадцать — им так понравится здесь, что назад их уже не затащишь. Помнишь, ты говорил мне, откуда берутся первопроходцы? Одной рукой заманивать, другой — выталкивать. Плохие условия дома и Обетованная Земля впереди. Обетованной Земли оказалось мало. Пришлось… — он пожал плечами.
Хейл некоторое время молчал, изучая Сэма взглядом много повидавшего человека. Наконец, он прервал молчание:
— Помнишь, что произошло с Моисеем, Сэм? — мягко спросил он и, не дожидаясь ответа, повернулся и вышел из комнаты.
