Дэвид Геммел - Рыцари темного леса
— Ответ в тебе самом. Я слышал вечером, как ты начиняешь их благородными мыслями — и паче всех эту крысу Решето. Ты как камень, упавший в стоячий пруд: круги от тебя расходятся до самых берегов. Подобному дару можно позавидовать.
— Я, право же, теряюсь. Ты хочешь сказать, что мои рассказы способны изменять людские сердца? Не верится что-то. Я, конечно, допускаю, что могу зажечь их на какое-то время, но наутро они почти не вспоминают об этом.
— Ошибаешься, Нуада. Человек — непростое животное. Его душа как губка, но впитывает она с разбором. Ударь его, и он разгневается, и душа его нальется кровью. Накорми его, приласкай — душа его смягчится, и ее цвет переменится. Слушая тебя, люди верят, что могут стать лучше и сильнее, чем они есть. Их души тянутся к Белому, и это твоя заслуга.
Нуада подумал немного.
— Так я неправильно поступаю?
— Вовсе нет. Ты, можно сказать, творишь чудеса. Человек есть то, чем он себя сознает. Но душа его всегда тянется к неведомому, к тому, чем он мог бы стать.
— Мне сдается, ты затеял этот разговор не просто так. А с какой-то целью, — обеспокоился Нуада.
— Верно, и ты сейчас узнаешь с какой. У тебя широкий выбор, Нуада. Я не мог бы сказать тебе то, что ты боишься услышать, ибо я не знаю. Так бывает с одним из тысячи. Ты можешь прожить еще лет пятьдесят, а можешь умереть через несколько дней. Все зависит от твоего выбора. Но ты человек приметный, и силы зла не оставят тебя в покое. Этого тебе не избежать. Король в безумии своем собрал армию и вознамерился истребить всех обитателей этого леса.
— Зачем? Здесь нет ничего, что бы ему угрожало, и богатой добычи тоже нет.
— Угроза есть: это ты. В это самое время король сидит в Макте со своими советниками. Они смотрят на Прибрежный лес и видят, как сильны там Белый и Зеленый и как их цвет, Красный, терпит поражение. Этого они допустить не могут — ведь Белый того и гляди возьмет верх.
— Значит, король и его рыцари не напрасно боятся поэта? Что за вздор.
— Я же говорю, что король безумен. Все злые люди не в ладах с разумом, Нуада. Весь вопрос в том, как в этом деле поступишь ты?
— Как поступлю? Да никак. Буду рассказывать свои истории, а весной отправлюсь в Цитаэрон.
— Ты правильно выбрал, — кивнул Дагда. — Там ты будешь жить долго и счастливо, и у тебя родится пятеро сыновей.
— Приятно слышать. Однако ты почему-то разочарован — я по глазам вижу.
— Вовсе нет. Ничто на свете не может удивить меня или разочаровать. Когда ты уедешь, Белый ослабеет, и Красный наверстает свое. Лес превратится в место бойни, и многие здесь умрут страшной смертью.
— А если я останусь, тут воцарятся мир и гармония? Сомневаюсь, Дагда.
— Ты правильно сомневаешься, но в этом случае хотя бы силы будут равными, и Белый сможет победить — с твоей помощью.
— И я опять-таки проживу пятьдесят лет и рожу пятерых сыновей? — Дагда промолчал, и поэт понимающе хмыкнул. — Я так и думал. Не честно с твоей стороны так давить на меня — я ведь тебе ничего плохого не сделал.
— Совсем наоборот, молодой человек. Ты сделал мне много хорошего. Я был не совсем искренен, сказав, что ничто на свете не может меня удивить. Странствуя по этому лесу, я встречал немало жестокости и зла. Для меня более чем приятно видеть, что Решето ведет себя как герой и нянчится со златокудрой малюткой. Ты сделал ему добро, и ради тебя он умрет достойно.
— Я не желаю, чтобы ради меня кто-то умирал, тем более Решето. Боги, я успел полюбить этого коротышку.
— Почему бы и нет, ведь теперь есть за что.
— Ты советуешь мне остаться? По-твоему выходит, что мой прямой долг — дать отпор королю и его красным рыцарям?
— Не мне говорить, в чем твой долг, Нуада. Ты хороший человек, и ты мужчина. Я сказал, какой выбор тебе представляется, и на этом умолкаю. Если ты выберешь Цитаэрон, я тебе не судья.
— Верно. Ты просто устроил все так, чтобы я сам себя осудил. Не будем играть словами, старик. Скажи мне, как помочь Белому.
— Рыцари Габалы должны собраться вновь.
— Каким образом? Никто не знает, куда они подевались.
— Теперь они служат королю. Красные рыцари, убийцы, пожиратели душ — это они, Нуада.
— Как же сделать, чтобы они перешли на сторону Белого?
— Это невозможно. Их погубило то самое зло, которое они хотели уничтожить.
— Может быть, хватит загадок? Ты сам сказал, что они должны собраться вновь.
— Чтобы восстановить равновесие сил, надо найти новых рыцарей. Мало того: они должны быть отражением старых. Есть восемь хороших людей, которые предались злу — ты должен отыскать восемь других, которые будут сражаться на стороне добра. Найди человека по имени Руад Ро-фесса. Это Оружейник, он поможет тебе.
— Где мне его искать? И сколько рыцарей можно найти в лесу?
— Один барон тут уже есть — ты сам даровал ему этот титул.
— Решето? По-твоему, из Решета может выйти рыцарь Габалы?
— Он может стать первым, Нуада. Первым из твоих рыцарей темного леса.
Лемфада пришел к Руаду, когда тот бродил в одиночестве по горному лугу. Постояв немного в отдалении, юноша дал Руаду время узнать его. Мастер смахнул снег с валуна, сел, снял с глаза бронзовую нашлепку и потер пустую глазницу.
— Ох и чешется, парень, прямо беда. — Он поманил к себе Лемфаду. — Что стряслось? Утром старый Гвидион был сам не свой. Ты что-то сказал ему?
— Да. Ночью я кое-что видел. Гвидион говорит, это дурной сон, но мне кажется, что я нашел свой цвет. Это Золотой, Руад. Он заключает в себе все прочие Цвета.
— Рассказывай, — молвил чародей, и Лемфада поведал ему о своем первом детском полете, когда он видел, как рыцари въехали в черные врата, и поразил хищного зверя золотой молнией. Затем он перешел к событиям прошлой ночи, когда он плыл над лесом на золотом диске, разогнал волчью стаю и оживил оленя. Умолчал он лишь о рыцаре Патеусе. Руад молча дослушал его до конца.
— Я знал, что ты наделен силой, мой мальчик. Чувствовал ее в тебе. Я до сих пор помню, как перья, выпавшие из твоей птицы, повернули назад. Твой дар погребен глубоко внутри, но он выйдет наружу снова и с еще большей силой. Прими это как должное. Такой дар никому не дается без причины, и он еще пригодится тебе.
Лемфада отвел глаза.
— Я не знаю, Руад, что лучше: сказать или промолчать. Когда я рассказал о своем полете Гвидиону, он огорчился и попросил меня не говорить вам кое о чем. А я думаю, это неправильно. Не сердитесь, но я не все вам рассказал. — И Лемфада медленно, запинаясь, стал говорить о красном рыцаре. Лицо Руада, к его беспокойству, бледнело на глазах.
— Патеус? Он сказал, что его зовут Патеус?
— Да. Карбри-Патеус. Кто он?
