Пол Андерсон - Дахут, дочь короля
— Мы не можем разговаривать. — Королева проглотила слезы. — Он был… печален. Что-то причиняет ему боль. Что это, Тамбилис?
— Я не… видела его, не говорила с ним… за исключением городских дел, да по поводу храма… Он совершает свои обходы. Да, он очень занят.
— Это та история с Дахут? А как там Дахут?
— Держится в стороне. На протяжении многих часов в одиночку блуждает за городом. Заданий избегает, либо выполняет их быстро и небрежно. Как нам ее подчинить, раз мы почитаем ее как королеву? Я пыталась с ней поговорить, но она велела мне уйти. А когда-то мы были хорошими друзьями. Хоть бы это вернулось опять.
— Если бы Граллон… Ты могла бы заставить Граллона на ней жениться, Тамбилис? Тогда все было бы хорошо, правда ведь? Ты красивая. Тебя он может послушать.
— Пока я не… Но не знаю, смогу ли продолжать в том же духе, раз он такой грустный. — Тамбилис яростно замотала головой. Миг спустя ее голос прояснился. — Брось, это бесполезно. Лучше дай расскажу тебе, какая вчера забавная вещь произошла на Гусином рынке.
VIIIЛуна убыла до половины. Каждая ночь была значительно длиннее предыдущей. Во тьме с моря подкрадывался густой туман. В предрассветный отлив он прятал небо, и в нескольких ярдах ничего не было видно. К тому же в нем заглушался звук; шум седого прибоя под мысом Pax доносился как слабое тише-тише-тише. Сухая трава под ногами издавала звук капель. Разъедала сырость.
Из-за головокружения Форсквилис вышла из некрополя наружу, встала промеж покрытого лишайником склепа и наклоненного надгробия. Рубашка и плащ на ней промокли и были в пятнах, волосы развились, а глаза налились кровью. Снаружи ждала высокая фигура. Приблизившись, она узнала, кто это, и остановилась. Несколько ударов сердца прошло, пока она стояла напротив Корентина.
— Зачем вы здесь, христианин? — спросила она наконец без выражения.
Тень улыбки всколыхнула густую серую бороду.
— Я то же самое мог бы спросить и у тебя, дочь моя.
— Я не из вашего стада овца. — Форсквилис хотела было пройти мимо.
Корентин поднял посох.
— Подожди, умоляю.
— Зачем?
— Ради Иса.
Форсквилис рассматривала суровые черты. Бормотало море, курился туман.
— У вас было видение, — произнесла она.
Он кивнул.
— И у вас.
— Я его ждала. Сострадание смягчило его слова.
— Ужасная цена. Мое явилось мне из любви.
— Что в нем открылось?
— Что вы отправились искать средство от поглощающей Ис болезни. Я знаю больше, чем могу вам сказать здесь и сейчас, что-то из того, что вы сделали, — запрещено. В вашем понимании — нет. Но я знаю, что вы просили хлеба, а получили камень.
Минуту Форсквилис стояла не двигаясь, прежде чем спросила:
— Вы поклянетесь молчать?
— Вы примете клятву христианина?
— Я возьму с вас слово чести.
— Оно ваше. Форсквилис кивнула.
— Вы много лет среди нас, — сказала она. — Я вам верю. Что ж, мне мало что есть рассказать. Это касается Дахут. Этого не могло случиться, и вы назовете пророчество слишком грозным, но она была доведена до отчаяния. Через свое искусство я получила некоторые предостережения и… последовала им. Дахут не исполнила их. Она не уступила, более того, ради своей цели она готова пройти через ад и океан.
— Одержима, — зловеще произнес Корентин. Форсквилис протянула руки из-под пропитанной водой мантии.
— В Исе сказали бы, обречена. Будь это, как могло бы быть, этой ночью я бы узнала, что могу сделать, чтобы всех нас освободить.
Корентин ждал.
Лицо Афины исказилось мукой.
— Я ничего не могу сделать! Мне нельзя ничего делать. Мои губы под замком, умения в оковах, чтобы я не помешала богам отомстить Граллону. Так мне велели.
— Что если вы не повинуетесь? — спросил Корентин.
— Ужас снизойдет на Ис.
— Как языческие боги послали на Фивы чуму за прегрешение Эдипа. Но за праведность Грациллония их месть падет на вас. Истинный Бог не здесь, дочь моя.
Форсквилис сжала кулаки.
— Попридержите свои проповеди!
— Хорошо, хорошо. Значит, вы должны отойти в сторону, в то время как Грациллоний идет навстречу своей погибели?
Форсквилис сглотнула, заморгала, резко кивнула головой.
— Зачем вы ко мне обратились? — продолжал Корентин все тем же тихим голосом.
— Вы можете ему как-нибудь помочь, хоть каким-то образом? — закричала она.
Туман расступался, испарялся. Его пронзил луч солнца.
— Это на его совести, — сказал священник, — и на совести Господа.
Форсквилис жадно глотнула воздух и быстро зашагала прочь. Вскоре она затерялась в тумане. Он остался помолиться о милосердии к каждой душе, сбившейся с пути.
IXСгущались сумерки. Все больше звезд было видно. Церемониальная дорога вилась бледной лентой между лугом и вершинами справа, Священным лесом слева, где промеж дубов стонал ветер. Впереди едва маячил Ис.
Дахут ехала домой верхом. Прежде отец потребовал бы, чтобы ее сопровождал эскорт, хотя на суше в те дни было безопасно, но теперь она рвалась к независимости — и не потому, что в последнее время они не встречались.
Из леса мягкой походкой вышел человек и вприпрыжку побежал за ней по пятам. Она цокнула на лошадь, а уже потом узнала Руфиния и успокоилась.
— Чего тебе нужно? — обратилась она к нему. На глазных яблоках и зубах отражался желтоватый свет, мерцавший с запада.
— Хочу вас предупредить, принцесса. — Говорил он так же холодно, как и дувший ветер.
Дахут выпрямилась в седле.
— Ну, говори.
— Ваш отец, мой король, которому я давал клятву, очень мучается из-за вас. Не он с вами воюет, а вы с ним.
— Уйди с дороги, ублюдок!
— Не уйду, пока вы меня не выслушаете. Послушайте, принцесса.
— Королева.
— Послушайте меня. Я все узнаю своими путями. Не обязательно вдаваться в подробности того, что я узнал и что доказал, — пока — а если вы будете себя хорошо вести, то никогда. Но послушайте, Дахут. Против моего короля не будет заговора. Я никого ни в чем не обвиняю. Просто говорю, что это запрещено. Я буду его защищать, как бы ни было необходимо, либо, — из ножен выскользнул кинжал, — если придется, отомщу за него. Вы поняли, госпожа? — Руфиний хихикнул. — Конечно, вы, его дочь, рады это слышать. Позвольте пожелать вам доброго вечера.
Он скользнул в тени. Дахут пришпорила коня и поскакала галопом.
XБыл спокойный свежий день. Волны почти мягко накатывались на стены Иса и едва трогали рябью открытую чашу бухты. На суше осенние краски испещрили холмы.
Грациллоний стоял на вершине, над морскими вратами, вместе с Которином Росмертаем, Начальником Работ.
