Людмила Горбенко - Маг-новобранец
«Милый дядечка Оскар!
Стыдно признаться, но второй раз в жизни я нуждаюсь в твоей помощи. Очень прошу – забери меня отсюда. Как дипломатический работник, ты наверняка сможешь что-нибудь придумать.
Целую тебя, а также отца, маму, братьев и сестру (кажется, она у меня есть).
Твой несчастный, голодный, страдающий провалами памяти, запертый в Башне племянник Хендр.
P. S. Какие деньги?»
Запечатав письмо в конверт, Хендрик с тоской выглянул в окно. Ну и ночка…
Если Оскар не ответит, самое время всерьез задуматься над вопросом: в случае неожиданной смерти одного из курсистов вывезут ли из Башни его тело?
Вечер. Городское кладбище
Почти полная луна безмятежно взглянула сверху на кладбище и тут же спряталась за тучи, испугавшись непривычного беспорядка, творившегося в месте вечного покоя и скорби.
Поваленные надгробия были небрежно отброшены в сторону, словно по аллее прошелся рассерженный великан. Земля разрыта. Бледно-желтая фигура, стоящая под скудным лунным светом, ошарашенно огляделась по сторонам и пошатнулась. Единственный посетитель кладбища в этот ненастный час выглядел странно: назвать его худым было бы сильным преувеличением, так как даже для характеристики «кожа и кости» ему не хватало как минимум кожи.
Судьба – интересная штука. Думал ли когда-нибудь русский крестьянин Афанасий Дормидонтович Мерлин, женившийся на красавице иностранке, проживший с ней в любви и согласии на чужбине почти полвека и похороненный в тенистой аллее под мраморным памятником «Покойся с миром», что ему придется воскреснуть? А пришлось! И еще как пришлось!
Струи дождя затрудняли видимость. Скелет подслеповато прищурился, отчего глазницы стали узкими, и уронил на мокрую могильную плиту «Мерлина Катрин Войтековна» скупую слезинку. Поцеловав имя покойной супруги бескровными губами, Афанасий Дормидонтович поежился под пронизывающим ветром и пошел к выходу с кладбища.
Голова кружилась. Перед мысленным взором широко шагающего Мерлина вопреки его воле бегали черные точки, перебиваясь время от времени разрозненными картинками – вот он во весь рост выпрямился перед солдатами и что-то кричит. Вот он машет руками, и во все стороны из его пальцев брызжут голубые искры. Вот он бежит во главе городской армии, потрясая посохом, и полы его черной мантии развеваются на ветру…
Кажется, это называется воспоминаниями. Или предчувствиями? Ладно, время покажет.
Старик потряс головой, решительно отгоняя навязчивые образы. Как человек практичный, он решил первым делом позаботиться об одежде, а потом уже задумываться о происходящих с ним странностях. Тем более что старые (двести пятьдесят лет не шутка) кости продувались насквозь. Хорошо бы найти что-нибудь свободное, широкое… вроде длинного пальто или плаща! Да, удовлетворенно кивнул Мерлин, плащ был бы в самый раз, и опомнился – а деньги! Чтобы купить одежду, обязательно нужны деньги!
Старик уже уверенней огляделся вокруг, принюхался, как охотничий пес и неспешно направился к соседней могиле. Копать мокрую землю было одним удовольствием – она пухом отлетала в стороны.
Через час, высоко поднимая ноги над землей, вполне довольный Афанасий Дормидонтович крепко зажал костлявую ладонь, чтобы медяки не просыпались сквозь пальцы, вышел через ворота и пошлепал по лужам куда глазницы глядят…
Молоденький вор Вольдемар – правая рука Шухера и его будущий преемник – неспешной походкой прогуливался по улице, с наслаждением подставляя лицо дождю.
Он любил выходные дни, когда можно было почувствовать себя обычным рядовым человеком. Снять трико, надеть костюм; ни от кого не прятаться. Шухер ни разу ни позволил себе работать в такой день, и сотрудникам запрещал. Это было табу. Новенькие, поступая в банду Шухера, сразу строго предупреждались: нарушишь соглашение – вон!
Однако обычное радостное субботнее настроение сегодня портила досадная мелочь – Вольдемар никак не мог отделаться от ощущения, что человек, идущий впереди по улице, издевается над ним.
Со спины было видно, что прохожий немолод. Походка, сутулые сгорбленные плечи и манера слегка шаркать выдавали преклонный возраст. С другой стороны, чувствовалась скрытая целеустремленность этого мужчины: он шагал энергично. И при каждом шаге побрякивал монетами в кармане.
Спустя три квартала у Вольдемара не осталось сомнений, что старик бросает ему вызов. Дескать: ты вор, вот и попробуй, укради!
Когда наглец специально притормаживал перед витринами и прижимался лбом к самому стеклу, оставляя карманы без присмотра, Вольдемар терпел. Когда старик сменил походку и начал двигаться со странным неуклюжим подпрыгом, бренча содержимым своей одежды словно музыкант бубном, юный вор стиснул зубы и держался. Но когда старик, свернув в неосвещенный фонарями переулок, вдруг резко затормозил, неестественно споткнулся на ровном месте и рухнул прямо перед Вольдемаром на мостовую, не подавая признаков жизни, вор не выдержал.
Он быстро огляделся, чтобы убедиться в отсутствии свидетелей. Присел над телом старика на корточки. Резким движением распахнул плащ и…
Около городской стены. Утро
Огород вдовы Житковой по праву считался лучшим в квартале.
Кроме тривиальных редисок и морковок здесь росли такие заковыристые штуки, как цуккини, пастернак и баклажан, вызывающие повышенный интерес соседей. Правда, кроме соседей огородом очень интересовались вороны, воробьи и прочие пернатые гости. Специально для них, точнее, против них посередине было установлено пугало.
Завистливые соседки давно предрекали, что почти новый теплый плащ – слишком хорошая одежда для палки, торчащей среди сорняков, и его непременно стибрят.
Пани Житкова обиженно возражала, что сорняков у нее нет, и, кроме самих соседей, упереть плащ некому. Вряд ли птицы смогут утащить столь большой предмет одежды. К тому же пошитый из крепкого и тяжелого сукна.
Ну и что? Все-таки уперли!
Инспектор Кресс с лупой в руках обошел весь огород. Сапоги глубоко проваливались в жирный чернозем, превратившийся под проливным дождем в жидкую кашу.
– Птичьи лапы, еще птичьи лапы… нет, пани Житкова! Ничем не могу обрадовать, дождь смыл почти все следы! Ваше имущество, скорее всего, сдуло ветром и унесло в реку. По осени всплывет, ждите. Сэми, приготовь блокнот. Будем составлять рапорт.
– Но как же? – Глаза пани наполнились слезами.– Он был так хорошо закреплен! Может, еще попытаться? Допросить свидетелей?
– Допросить свидетелей? – Инспектор досадливо скривился. Эти новые веяния его стажера Наоко, кажется, заразная штука. Уже и до простого народа докатились.– А какие у вас свидетели? Вороны? Простите, уважаемая пани, но их показания не могут быть засчитаны.
