Марина Дяченко - Ведьмин век
Куратор Ридны, любящий комфорт и ненавидящий ведьм, звался Варом Танасом; ему было чуть за пятьдесят, и пять лет назад именно он был наиболее вероятным претендентом на пост Великого Инквизитора. Он и сейчас не утратил надежду занять этот пост; Клавдий знал, что первые полчаса беседы Танас обычно хранит молчание.
— Господа, прежде чем выслушать ваши соображения, я хотел бы сказать несколько слов о положении дел — каким я его вижу…
Он говорил семнадцать минут; Федора, сидящая на месте Мавина, смотрела ему в висок. Он с трудом удерживался от желания потереть болезненную точку — мозоль от ее взгляда.
— …Я хотел бы, чтобы мы вышли сегодня на максимальный уровень откровенности. И максимальный уровень ответственности за свои поступки — возможно, ситуация, в которой мы все оказались, не имеет аналогов… По крайней мере, не имела аналогов последние четыреста лет…
Они все прекрасно поняли, что именно он имеет в виду. Кроме, возможно, куратора округа Бернст. Тот сидел, отрешенный, и, вероятно, думал о своем.
— Теперь я хотел бы услышать ваши соображения… По поводу ненормальной активности ведьм. По поводу их странного стремления к общности. По поводу… да чего там, по поводу кольца, в котором все мы оказались. Кольца, которое сжимается…
Куратор Ридны снова поднял уголок рта. Федора вздохнула.
И тогда слова попросил куратор Альтицы. Молодой брюнет с тяжелым неповоротливым телом и вертким, как угорь, мускулистым нравом; Клавдий меланхолично подумал, что кресло Великого Инквизитора когда-нибудь придется приспосабливать под обширное седалище Фомы из Альтицы. Наверняка; у толстяка ясный ум и железная хватка. Сегодня он вступит в альянс с ридненским куратором. И первым метнет в Клавдия свой дротик — в угоду Танасу из Ридны…
Клавдий прогнал навязчивую мысль о сигарете.
Фома был краток, но эмоционален.
Да, положение в Альтице оставляет желать лучшего — однако основной причиной этому послужил не предполагаемый всплеск активности ведьм, а последний указ, полученный из Вижны. Альтица — земледельческий округ, где традиционно много оседлых неагрессивных ведьм; железные меры, навязываемые Великим Инквизитором, произвели эффект пачки дрожжей, брошенной в нужник. Скверна полезла из всех щелей; ведьмы, десятилетиями жившие в своих одиноких избушках без официального учета, однако под негласным надзором — эти самые неучтенные ведьмы кинулись кто куда, потому что, выполняя приказ, Инквизиция Альтицы вынуждена была заполнить неучтенными ведьмами все тюрьмы округа… Бюджет претерпел значительный урон. Ведьмы содержатся в переполненных изоляторах, в неподобающих условиях — отсюда рост агрессивности, отсюда паника и дестабилизация, отсюда трагедии, вроде той, когда тринадцатилетняя девчонка, инициированная своей же учительницей математики, нарисовала насос-знак зубной пастой на щеке спящего брата…
Фома сделал паузу. Жуткий случай, который в других обстоятельствах вменился бы ему в вину, сегодня должен был проиллюстрировать правоту его слов. Яркая иллюстрация. Кричащая.
Фома скорбно склонил тяжелую, отягощенную множеством подбородков голову. Он, в общем-то, закончил. Обстановку в округе с большим трудом удалось стабилизировать — только потому, что он, взяв грех на душу, отступил от неукоснительного выполнения последнего приказа из Вижны. Теперь он, вероятно, ответит за самоуправство и неподчинение; кто-нибудь другой предпочел бы погубить округ с точном соответствии с инструкцией. Все; он, Фома, сказал все и готов отвечать на вопросы…
Клавдий, во время всей речи просидевший с неподвижным благожелательным лицом, теперь явил на свет одну из самых обаятельных своих улыбок:
— Господа, я предложил бы сперва высказаться всем… Потом вернуться к вопросам, так сказать, комплексно.
Фома пожал тучными плечами и осторожно сел. Он любое движение проделывал осторожно; отчаянным, отважным и непредсказуемым он мог быть только в словах и поступках.
Один за другим поделились куратор Корды и новый куратор Рянки; речь первого была нетороплива, неконкретна и переполнена намеками опять же на недальновидное и слишком назойливое руководство из Вижны, а также туманными жалобами на ведьм, которые действительно чрезвычайно агрессивны. Речь второго — свеженазначенного куратора Юрица — свелась к отчету о мерах, принятых на новом посту. Меры сводились прежде всего к тому, чтобы тщательно искоренить все, насажденное предшественником; Клавдий мял под столом пачку сигарет. Юриц талантлив — откуда в нем эта мелочность?.. Еще двадцать минут — и Клавдий объявляет перерыв. Перекур…
Речь Антора, куратора из Эгре, обернулась едва прикрытой нападкой на позицию Фомы из Альтицы. Эгрянин совершенно точно вычленил из эмоциональной речи Фомы убийственный, с его точки зрения, факт: обилие неучтенных «земледельческих», «неагрессивных» ведьм, проживающих в избушках «под негласным надзором». Один этот вскрывшийся факт в старые времена служил поводом не то что для снятия с поста — для увольнения из Инквизиции за профессиональную непригодность; Антор говорил негромко, в голосе его звучал металл, Клавдий чуть прикрыл глаза, глядя на солнечный луч, ползущий по белой полировке стола. Формально Антор прав; однако на деле прав, конечно, Фома. Методы, пригодные для больших городов, часто отказывают среди разбросанных по полям хуторов и местечек…
Он скосил глаза на листок, лежащий в приоткрытом ящике стола. Последние данные по округам — полученные, между прочим, не впрямую от кураторов, а исподтишка, от шпионов. Самый благополучный округ… гляди-ка, Альтица. Еще вчера самым благополучным был Эгре. А самый неблагополучный…
Он коснулся виска. Федора смотрела, а он не отвечал на ее взгляд.
Самый неблагополучный — Одница. И положение усугубилось. Вплоть до того, что наместник Одницы послал куратору Мавину официальный запрос…
Антор, куратор из Эгре, закончил. Постоял, поочередно глядя на присутствующих; потом сел, вернее, упал на стул. Ему была свойственна некоторая небрежность — в движениях и в одежде, но не в делах. На кого-кого, а на Антора Клавдий мог положиться…
Фома, которого речь Антора достала-таки, уязвила, теперь желчно улыбался своим большим мягким ртом. Желал реванша — и, как показалось Клавдию, нервничал. Слишком много было поставлено на карту, Фома мог и слететь с поста, под общий-то шумок, под горячую руку…
Все смотрели на Танаса, куратора из Ридны. Первые полчаса давно прошли — настало время для веского слова.
Танас молчал. Оба уголка его тонких губ были опущены — один чуть больше, другой чуть меньше. Все ожидали; Танас молчал.
