Сергей Чичин - Поход клюнутого
Надвинувшегося со спины дварфа он не заметил вовсе, да и удар плашмя по затылку едва ли осознал — а Бинго, увернувшись от пролетающего тела, зловредно наподдал ему под зад палицей и, залихвастски провернув оба орудия, завалил их на плечи.
— Славный вышел бугенваген, — заметил он самодовольно. — И слово, вынужден признать, не такое уж неудачное.
— Чтоб я его больше не слышал! — рявкнул Торгрим, ощущая, как под пальцами трещит и проминается древко секиры. — Ты ж вроде говорил, что драться не любишь?
— Не люблю, — подтвердил Бинго истово.
— И боишься?!
— Страсть как боюсь.
— И бегаешь от боя всячески?!
— Ну, не всячески, а когда только можно. Сейчас вот несподручно было.
— А что за буген… тьфу ты! — что за бойню устроил?! Так-то, по-твоему, трусоватые неумехи в бою должны?…
— Трусоватые — точно так, а про неумение я вроде не врал, — Бинго смущенно прокрутил обоими своими орудиями по восьмерке. — Не видал ты нашего Мастера Боя, чтоб ему, паскуде, пиво вовек пить только жиденькое араканское! Все детство загубил этой хренотой — упал-отжался, укол-парад, снял-надел, уширо-маваши… Мне, может, летать была охота, да разве ж за летание он бы перестал бить ногами?
Торгрим непонимающе потряс головой.
— То есть у вас всех равно готовят, а потом из таких, как ты, еще и воинов выращивают?
— Ну, меня-то, по счастью, отбраковали на раннем этапе.
— Идиотская система. Зачем же принуждать к воинскому делу тех, кому оно не по сердцу? Дело жизни должно быть в радость!
— И я, и я так всегда говорил! Все тупой Гого виноват — завещал всем своим потомкам быть воинами, потому как все остальные профессии понимал как разновидность этой, генеральной. Лесоруб — воин по елкам, рыбак — воин по рыбам, целитель — убийца в белом халате… Мне б ущельным родиться, да не таким громозекой, а чахлым да пронырливым — ух бы, я развернулся!
В запале Бинго выписал мечом совсем уж замысловатый узор (за такое исполнение приема «Спускаюсь с горы наперегонки с камнепадом, попутно пленяя встречную пастушку» памятный Мастер Боя Громелон выдрал бы нерадивцу все без исключения конечности и воткнул бы обратно в произвольном порядке, но дварфа впечатлить хватило) и запустил клинок в небо. Торгрим напрягся было, но меч вернулся безвредно, угодивши лезвием в соседний муравейник и уйдя в него по самое перекрестье.
— Глотки дорезать будем? — буднично поинтересовался гоблин и окинул поле боя оценивающим взглядом.
— Не будем, — Торгрим заставил себя вспомнить, что он тут не пацан на посылках, а Десница Клангеддина, сам по себе воин такой, что не таким вот лишенцам стращать. — Глотки резать побежденным неумно и подло. В бою — да… в бою можно.
— Ай, только не заводись про традиции, — Бинго равнодушно махнул освободившейся рукой. — Не будем, так не будем. А чего будем-то? Мясо с задов срезать под засолку?
— Поедем дальше, оставив все как есть.
— Чо, и помощь оказывать недобитым не станешь?
— Не стану. Я воин, а не карета целителя. Ни больше ни меньше. Бой провели — и пошли дальше.
— Ну хоть карманы-то обшмонать! Уж это как есть воинская традиция — кого свалил, того и обобрал.
Торгрим на миг задумался.
— Действительно, так и есть… хотя у нас воины и таким не занимаются — за ними идут собиратели, но где тут сыщешь собирателей. Как думаешь, сядет ли на меня кольчуга вон с того дородного?
Бинго глянул с сомнением. Дородный лежал без движения, да никак иначе и не мог, ибо гоблинский клинок стесал ему половину черепа. Брюхо у него было, конечно, выразительное, а под кольчугой еще толстенная вязаная рубаха, но в сравнении с дварфом он смотрелся рахитичным и болезненным… даже без учета трепанации.
— По плечам едва ли, а в длину как шуба будет. Впрочем, чем ничего, лучше такое… полу как-нибудь оборвем.
— Я кой-какими инструментами разжился, а на пути нам обещали и кузнеца посерьезнее. Может, он и с остальных возьмет железо, хотя бы на гвозди?
— Вот теперь слышу речь истинного гоблина, а то все «собиратели» да «бугенваген».
От такого комплимента Торграма мощно передернуло, но возразить было нечего. Вольно следовать чистеньким и аккуратным традициям, будучи почетным клановым воином, когда каждый вокруг знает свое место, и ты можешь себе позволить идти и рубить, зная, что за твоей спиной об остальном кто-то позаботится; но будучи сам себе (а еще и этому дикому, безумному, но не сказать что такому уж нескладному) головой — действительно приходится на какую-то часть заделаться гоблином. Уж тех-то, похоже, по самодостаточности никто не настигнет!
— Меч подбери, — сурово приказал дварф. — Не тот! Хотя этот тоже. Вон тот, которым ты кидался давеча.
— Мураши загрызут! — захныкал Бинго истерично. — Это ты вон какой грозный, а меня враз порвут и к себе туда затащат, тебе стыдно будет, что на меч променял мою чистую невинную душу!
— А нахрен ты его туда пихнул?
— Да я ж не нарочно! Говорю же — оно само забурляется, проклятие такое загадочное. Мог куда хошь пихнуть, все равно бы там оказался… или где похуже. Хочешь, с твоим топором повторю на спор?
— Протянешь к топору руку — немедля и ноги протянешь, — предупредительно отказался Торгрим, подвинулся к муравейнику и, подцепив выступом лезвия меч под гарду, выдернул его прямо вверх. Меч взлетел, вяло покачнулся в полете и плашмя шлепнулся Бингхаму под ноги. Встревоженные рыжие муравьи, сколько их ни удержалось на оплетенной рукояти, суетливо по ней забегали.
— Могучее колдуйство, — догадался Бинго восхищенно, но от муравьев на всякий случай попятился. — В другой раз тебе вовсе мешать не стану. Взамен помашу платочком из оконца, как добрая бабушка.
— Из какого оконца?
— Это по ситуации. Надеюсь, что из наиболее богато украшенного.
Бинго стащил с головы шлем, обнажив взмокшую от усилий башку, извлек из шлема подавленный макушкой подосиновик и меланхолично его зажевал.
— Совсем не мухомор. Никакого прилива сил.
— А ну, кончай колупаться! Собирай ценное — мечи, пояса, монеты. Кольчуги бы тоже со всех снять, чтоб неповадно было жадничать, да намаемся. Все равно уже только двоим, — Торгрим указал топором туда, где громоздился незадачливый арбалетчик с разрубленной головой, — Остальные еще могут оклематься… пускай наслаждаются.
— Этот вряд ли насладится, — Бинго пнул того, которого на лету выбил из сапог. — С перепугу-то я резковат бываю. Ну и этому говорливому перепало — глазами лупать, может, еще и будет, но едва ли что-то серьезнее.
— А если б на твоем месте был видный воитель вашего племени?
