Лея Любомирская - Живые и прочие
— Хименеро!
— Кажется, ногу сломал… Еще не понял.
— Я направлю к тебе служанок.
— Спасибо… Таких выбери, чтобы точно уж бесстыжие! Слышишь, Вицерия?
— Слышу.
Девушка отошла.
А Флодар все глотал ртом воздух, не в силах вымолвить ни слова. Потому что только теперь он разглядел…
Он разглядел то, что стало причиной их крушения.
Вовсе не ошибка в управлении телегой, о нет! Телегой Флодар управлял виртуозно, как всегда.
Все дело заключалось в самой телеге. Передняя ось оказалась подпиленной. Она выдержала совсем недолго и при первом же столкновении с камушком на дороге надломилась, а при втором — переломилась.
— Айтьер! — зашипел Флодар. — Это все он… Он хотел, чтобы мы убились или перекалечились и сделались ни на что не пригодны.
Все парольдоннеры высвободились из-под телеги и уселись (а также улеглись) на дороге, рассматривая роковую ось. Сомнений никаких не оставалось — здесь поработал тайный недоброжелатель.
Впрочем, считать этого недоброжелателя «тайным» можно было лишь с очень большой натяжкой: его имя всякому известно.
Айтьер, всегда Айтьер! Самый надменный из аристократов шестнадцатого витка.
И хоть пятнадцатый виток исстари считался во всем равнозначным шестнадцатому, а все же те, шестнадцатые, именовали себя «верхними», а пятнадцатых — «нижними». Как такое пережить, как снести подобную обиду?
И Вицерия своими глазами видела постыдное крушение телеги…
Нельзя ведь догнать Вицерию, взять ее за руку и объяснить ей, что катастрофа была подстроена! Флодару даже в воображении жутко было представить, как отнесется Вицерия к подобному объяснению. Вот она опускает свои чудесные полупрозрачные розовые веки, вот ее губы медленно раскрываются и складываются в бантик улыбки, вот волосы на ее спине начинают шевелиться, раскачиваясь из стороны в сторону, — Вицерия насмешливо качает головой в знак сомнения… Нет, лучше уж умереть!
Однако Флодар не был бы собой, если бы на помощь ему не пришло его собственное жизнелюбие. Умереть? О да! Умереть! Умереть должен кое-кто другой, кое-кто злокозненный, злонамеренный, кое-кто желающий унизить Флодара!..
Флодар уже начал обдумывать планы мести, как вдруг — он не смел поверить увиденному! — из-за поворота выступил Айтьер собственной персоной.
Шагал себе как ни в чем не бывало, с детским обручем через плечо и палочкой в руке. По сторонам не глядел, никуда не спешил и всем своим видом показывал полное безразличие. Он даже не заинтересовался картиной крушения телеги, не приостановился, чтобы полюбоваться делом рук своих. И на Вицерию ни единого взгляда не бросил он, совершенно не стал он на нее смотреть, головы в сторону ее дома не повернул. Шел и шел себе, и обруч нес через плечо, а палочку в руке.
Флодар заступил ему путь.
— Погоди-ка, Айтьер. Ты куда направляешься?
— Куда выведет спираль, а точнее — домой, на верхний виток, — ответил Айтьер. — Странно мне, что ты спрашиваешь, ведь ответ тебе известен.
— Интересно, впрочем, что ты очутился здесь именно в это время, Айтьер, — продолжал Флодар, надвигаясь на Айтьера все ближе и ближе. — Как такое вышло?
— Как шло, так и вышло, — сказал Айтьер. — Пропусти меня, я спешу.
— Неужели ты не хочешь посмотреть, что стало с нашей телегой? — настаивал Флодар.
— Не хочу.
— Ты разве не для того сюда явился?
— Нет.
— Напрасно… Больно уж хорошо у тебя получилось.
— Что у меня хорошо получилось? — недоумевая переспросил Айтьер.
— Давно уже я не встречал такой подлости! — теряя самообладание, закричал Флодар. — Разве ты не подпилил ось у нашей телеги?
— Я подпилил ось у вашей телеги? — повторил Айтьер и вдруг рассмеялся. — Ты можешь себе представить меня с пилой в руке? — Он покачал головой. — Плохо же ты знаешь жизнь настоящих аристократов, Флодар, если предполагаешь такое!
Флодар затрясся от ярости:
— Разумеется, ты не стал марать нежных ручек! Нет, ты растряс мошну своего отца и нанял кого-нибудь из подлых смердов, чтобы они это сделали для тебя!
— Оставляю тебя наедине с твоими фантазиями, — оборвал его Айтьер.
И тут Флодар ударил Айтьера в лицо кулаком.
— Озорио! Эрифандер! Анхарно! — закричал Флодар. — Бейте его! Бейте завистника! Будет знать, как портить наши телеги!
Они навалились всем скопом, сбили Айтьера с ног, и плохо тут ему пришлось!
* * *— Погоди-ка. — Агген остановила Филиппа и остановилась сама. — Никогда не выскакивай вот так сразу из-за поворота. Из-за поворота следует выходить плавно, постепенно, чтобы тебя все видели и чтобы ты всех видел.
— Да здесь вся дорога — сплошной поворот, — оправдываясь, произнес Филипп.
— Вот ты и иди все время плавно, — молвила Агген. — Неужто это так трудно для тебя?
— Плоскоглазые иначе смотрят на мир, — признался Филипп.
— Например? — жадно спросила Агген. Попутно она запустила руку в сумку, висевшую у Филиппа на боку, вытащила оттуда копченую беличью лапку и сунула за щеку.
— Например, не все на свете для нас — спираль или окружность. Мы можем смотреть и ходить насквозь, по диаметру.
— Сквозь круг? — Агген энергично задвигала языком и переложила копченую лапку за другую щеку. — Вот так прямо насквозь?
Она сделала протыкающий жест.
Филипп кивнул. Почему-то он чувствовал себя виноватым.
— Должно быть, это здорово осложняет тебе жизнь, — произнесла Агген сочувственным тоном. — Ну ничего, ты постарайся, а я буду тебе помогать. Делай как я — не ошибешься.
С этими словами она быстро двинулась вперед.
Филипп схватил ее за руку и остановил:
— Тише!
— Что?.. — Она вырвала у него свою руку. — Ты не понял, Филипп. Это ты должен меня слушаться, а не я тебя.
— Там, впереди, за поворотом, что-то случилось… Разве ты не слышишь?
— Что? — не поняла девочка.
— Грохот, крики… Прислушайся.
Оба осторожно выглянули из-за скалы, выступающей в этом месте дороги, и увидели сломанную телегу и следы полного разорения в пыли. Один человек лежал, трое или четверо пинали его ногами, выкрикивая при том проклятия, а красивая молодая девушка стояла на лестнице, посреди стены своего дома, и бесстрастно наблюдала за происходящим. Точнее, это она считала, что сохраняет бесстрастие, а на самом деле ее длинные распущенные волосы мелко тряслись: каждый волосок как будто бы был охвачен своей собственной дрожью. Такой была сила этих необыкновенных красноватых волос, что они казались живыми, и всякое душевное движение девушки тотчас передавалось им и делалось с их помощью явным. Одно только и служило Вицерии спасением: почти никто не обращал внимания на ее душевные движения и на тайную жизнь ее волос.
