Руслан Мельников - Тропа колдунов
— Чего добивается этот старец Горы? — никак не мог взять в толк Тимофей. — Если все его воины полягут сейчас у ворот, кто будет оборонять цитадель дальше?
— Никто не будет, — задумчиво пробормотал князь. — Старик не надеется отбить этот штурм. Он посылает своих ратников на смерть для того лишь, чтобы задержать нас.
— Зачем?!
Угрим не ответил. Князь-волхв прикрыл веки, сосредоточенно прислушиваясь к чему-то, слышимому лишь ему одному. И это явно были не звуки боя.
Угрим вдруг изменился в лице.
— Что случилось, княже? — встревожился Тимофей.
— Магическая защита! — Князь широко распахнул глаза. — Она слабеет! С крепости снимают колдовской щит…
— Что?! — не поверил Тимофей.
— Бесерменскому магу для чего-то понадобилась сила Кости. Вся сила. Для чего-то иного.
— Но ведь… Уйти Темной Тропой он не сможет. Ты говорил…
— Сам — нет. Но с помощью Арины — кто знает? Если она захочет помочь.
Угрим тряхнул головой.
— Ступай за мной, Тимофей. Понесешь Кости. В драку не ввязывайся и не вздумай отстать.
Дожидаться его ответа князь не стал.
— С дороги! — Угрим ринулся вперед. — Все с дороги!
Тимофей подхватил суму с магическими кристаллами и устремился за ним.
— Князь! — вскричал где-то за спиной Феодорлих.
— Урус! Куда?! — донесся сзади оклик Огадая.
— Прочь с дороги! — Зычный голос князя-волхва звучал громче. Громче и страшнее.
Перед ними расступались. От них шарахались. Им освобождали путь. То ли хватало крика Угрима, то ли князь раздвигал плотные ряды еще и каким-то неприметным волховством.
Перед глазами маячил горб под алым княжеским корзно. Тимофей, вперив в него взгляд, бежал по трупам и скользким от крови камням. Пока не отставал. Странно было только, как он до сих пор не переломал ноги. Наверное, все-таки дорогу им прокладывала легкая волшба. Она же и оберегала от мелких неприятностей.
Однако под крепостными стенами, где кипела битва и где некуда было ни ступить, ни отступить, Угриму пришлось колдовать по-настоящему. И ничто ему в этом не воспрепятствовало. От магического щита, укрывавшего крепость, похоже, в самом деле мало что осталось.
Губы князя-волхва выплюнули боевое заклинание. Руки разрубили воздух. То невидимое и неведомое, что шло от его рук, обрушилось на воинов, не сумевших убраться с пути.
Людей кромсало и расшвыривало. Живых, мертвых. Латинян, татар… Вверх и в стороны летели брызги крови, осколки разбитого камня, куски металла и человеческой плоти. Князь продвигался вперед, не считаясь с потерями.
Тимофей, стиснув зубы, шел следом. Отчего-то два легких кристалла с Черными Костьми вдруг показались ему слишком уж тяжелыми. Захотелось остановиться, бросить самоцветы, повернуться и уйти из кровавой мясорубки. Но — нельзя. Но — поздно. Коли уж взялся за гуж, коли поклялся князю повиноваться во всем…
Тимофей не отставал.
Вот и пробит проход сквозь плотный строй латинянско-татарской пехоты. А вот рассечен, разрублен, разметан и разбросан вал из человеческих тел. И сражавшиеся на гребне вала люди — тоже.
К Угриму ринулись ассасины — красные и мокрые, будто вылезшие из кровавой купели. Удар колдовского клинка снес и забросил за крепостную стену пяток бесерменских голов.
А вот и ворота! А в воротах — трупы стеной. Виден лишь небольшой просвет под самыми сводами арки. Но и там, скрючившись в три погибели, лежа и на четвереньках, отбиваются безумцы старца Горы.
Угрим не остановился и не замедлил шага. Князь выбросил перед собой кулаки. Словно отпихивая что-то.
В полумраке воротной арки тускло полыхнуло. Что-то желтое, едва приметное. Но это что-то оказалось посильнее татарских громовых шаров. Завал из мертвых человеческих тел вместе с живыми ратниками, защищающими и штурмующими крепость, вышвырнуло на крепостной двор. Смяло и смешало. Мертвую плоть — с еще живой. Размазало по камням, разбрызгало по цитадели.
Князь вбежал в ворота. Тимофей — за ним.
В темной арке было жутко и мерзко. Запах бойни, который ни с чем не спутаешь. И едва уловимый запах смертоносной волшбы, которая всякий раз пахнет по-новому. Кровь и потроха. Обломки искореженного железа. Со сводов капает. Под ногами чавкает…
Угрим здесь тоже не задержался. И у Тимофея не возникло ни малейшего желания. Вместе с князем он подбежал к башне бесерменского чародея.
Массивная дверь башни была заперта. Но могущественного волхва не остановить обычным запорам. Колдовское слово, магический знак, и дверь — в щепу.
Теперь — по лестнице наверх…
Глава 11
Дым расступился. Заклубился плотным туманным кольцом вокруг распростертой на мягких коврах фигуры. Тело дернулось. Шевельнулись сомкнутые веки. С уст сошла блаженная улыбка.
— …ще… — тихо и невнятно прошептали сухие губы, — …ще…
Почти не остающиеся в памяти, но такие влекущие, такие манящие, такие щемяще-приятные видения и ни с чем не сравнимые ощущения немыслимого наслаждения ускользали. А так хотелось…
— Еще… — вырвалось наконец слово, полное страстной неосознанной мольбы.
И Арина очнулась. С трудом подняла тяжелые веки. Ворс ковра щекотал щеку. Мутный взгляд скользил по сторонам.
Дым! Опять дым. Много дыма… Того самого, белесого, приторно-сладкого, заботливо отгораживающего от любых невзгод, дарующего непостижимое блаженство и растворяющего в себе.
Но дурман более не окутывал ее с головой, не опутывал и не растворял. Вялые струйки сторонились ее. Дым вился вокруг, на расстоянии вытянутой руки.
— Еще… — пробормотала она.
Арина непроизвольно попыталась дотянуться до дымной пелены. Вернуть ее, столь близкую и желанную, снова натянуть на себя, как одеяло, укрыться за ней, спрятаться под ней. Опять погрузиться в счастливое забытье.
Руки не повиновались. Слабость наполняла члены. Разморенные дурманом мышцы нервно и болезненно подрагивали, не способные ни на какие действия. Рассудок, правда, начинал пробуждаться, но тело сильно отставало от разума. А чтобы привести в надлежащий порядок и то и другое, требовалось время.
Пока же оставалось только смотреть и ждать.
Арина смотрела. Сквозь дым. В невообразимой, недостижимой дали — в нескольких шагах от нее — багровели угли в знакомой (Откуда знакомой? Почему знакомой? Ах да, конечно! Память возвращалась…) жаровне.
Там, среди углей, лежал колдовской кристалл. В кристалле темнела заветная Кость.
Кость! Никейская царевна окончательно пришла в себя. Стряхнула остатки сладостной дремы. Закусила очередное просительное «еще», рвущееся с языка подобно жалобному овечьему блеянию.
