Алёна Краснова - Гнездо там, где ты (СИ)
- А вот тут, дорогая госпожа, начинается самое интересное. И я расскажу тебе то, что ведаю, если соблаговолишь составить мне компанию, - взглядом он пригласил меня в свою повозку. В поросячьих глазках вновь появилась колкость, будто от моего согласия на предложение этого индюка зависело дальнейшее его ко мне расположение. Чертовски захотелось рассмеяться ему в лицо, но сперва позабавиться, наслав какую-нибудь оказию - чесотку, икоту, желудочное расстройство … - всё, что угодно, лишь бы щелкнуть похотливого мерзавца по носу. Тем не менее, при сложившихся обстоятельствах он – кладезь информации.
Послав проклятие обычной дворовой птице, которая столкнула меня с разряженной двуногой, под недовольные взгляды Тита и Кезона я пересела к губернатору в экипаж.
*****
- Дорогой, подай мне виноград! – вуалируя приказ прихотливой улыбкой в просьбу, я лениво указала пальцем на поднос, который принесла нагая рабыня в просторную купальню виллы губернатора. Своей архитектурой это жилище почти не уступало богатым домусам римских вельмож, в чем я смогла убедиться, как только мой сладострастный любовник смог в полной мере насытиться моими ласками. - Да, … и вина прихвати!
Два утомительных дня, правда, пресыщенных должным комфортом, я нахожусь в доме “индюка” в качестве его шлюхи, ожидая приезда в Лондиниум наследника престола. За это время мой “друг” успел поведать мне массу полезной информации, но приблизиться к цели своего визита в город я так и не смогла. Старик Тасгайл не лгал – легионы покинули Британию, оставив на острове лишь малую часть войска. Рассчитывать на эту малую не приходилось. Поэтому я решила сыграть на амбициях будущего правителя Британии, искушая обширными каледонскими землями. А в том, что Констант - монах, с радостью согласившийся покинуть свою келью ради престола - честолюбив, сомневаться не приходилось. И он совершит огромную ошибку, если не воспользуется сторонними силовыми ресурсами для вторжения в Каледонию – теми же саксонскими варварами, с которыми можно заключить союз. А уж “старушка” Иллиам проследит, чтобы Констант не сглупил.
“Совсем не дурно, Илли! А из тебя бы вышла неплохая королева.” – похвалила я себя и взяла кубок из рук выдрессированного губернатора, не сводящего блудливого взгляда с моей обнажённой груди.
- Устала, Крофорд. Не сейчас, – я состроила недовольную гримасу. Разочарованный горе-любовник растерянно посмотрел на меня. Возбужденный, он явно не знал куда себя деть. Решение его маленькой во всех смыслах проблемы казалось простым и вполне очевидным - кивнув в сторону рабыни, я предложила:
- Возьми её! Хочу со стороны посмотреть, насколько силён мой господин.
И эта похотливая пародия на самца человеческого, поощрённая моим предложением, пристроилась к молоденькой рабыне. Та не пикнула, и взгляд не подняла – как кукла, беспрекословно нагнувшись вперед, упёрлась руками о бортик купальни, пока её хозяин усердно насиловал девушку, пытаясь произвести на меня впечатление.
Тело её вздрагивало, кусая губы, она морщилась. Я отчетливо видела черную ауру физической боли рабыни, безропотно терпевшей “ласки” своего хозяина, но не чувствовала ни на йоту того особого излучения сопротивления, присущего любой жертве. Нет, никто не отрицает обыденности сексуального насилия над рабами в этом, да и в нашем мире - тело раба принадлежит господину, который волен распорядиться им по своему усмотрению. Более того, под лозунгом “кто не умеет насладиться, тот не сможет усладить” римская мода на сексуальную раскрепощенность и вседозволенность распространилась и на её обширные колонии, отражаясь в первую очередь именно на рабах. Об отношении раба к подобной моде разумеется никто не спрашивал. Проблема раба только его проблема. Он мог молчаливо противиться прихотям своего господина, мог ненавидеть, или, наоборот, с удовольствием их принимать – для меня отношение смертного к чему-либо выдавали эмоциональные ауры, окружавшие плоть. Но сейчас … что-то было не так с этой рабыней. В ней была раздражающая меня пустота, будто передо мной был не человек, а бездушная материя, созданная для плотских утех.
Я содрогнулась, вспоминая собственную изуродованную юность. Девочку, жертву регулярных издевательств и насилия, которой когда-то сама была. Неужели и я стала бы таким же телесным сосудом с полным отсутствием “Я”, если бы не нашла в себе силы воспротивиться извращенцу брату?! Ощущая тошноту, чувствуя, как прошлое засасывает меня в пропасть отвращения и инстинктивного страха, я протестующе закричала:
- Довольно!
Удивлённый губернатор остановился и непонимающе захлопал поросячьими глазками, а я, едва взглянув на него, медленно поднялась из воды и направилась к рабыне. Меня интересовала та скорлупа, что от неё осталась – я хотела поближе рассмотреть собственный удел, которого чудом сумела избежать.
- Богиня, ты решила составить нам компанию? – озвучил своё предположение ‘’окрылённый” губернатор. Он пятернёй сжал мою задницу, губами хватая сосок. Меня передёрнуло от омерзения, но свой приговор с отсрочкой индюку я вынесла ещё там, на площади, когда пересела в его экипаж. Сейчас же пришлось мило улыбнуться. Я аккуратно высвободилась из его лап:
- Остановись, неугомонный толстячок мой! Дай мне взглянуть на эту девицу!
- Что, понравилась? – откровенно развеселился он. - Она вышколена так, что может ублажить и тебя, госпожа моя. Да хоть целую роту! Желаешь опробовать?
И в самом деле, в подтверждение слов хозяина рабыня с готовностью села передо мной на колени, её наготу не скрыла вода, однако нагота её меня не интересовала. Приподняв за подбородок голову девицы, я произнесла:
- Взгляни на меня! …
Можно быть великим лицедеем, талантливым притворщиком, сознательно прятать под личиной безразличия самые тайные помыслы, и в том я сама добилась неплохих результатов, но сокрыться от окружающих в кокон так ловко, что в глазах абсолютная пустота, хитрости и опыта недостаточно. Сие мастерство приобретается исключительно вытравливанием себя как личности, абсолютной потерей самоуважения и хоть мало-мальски сочувствия к себе. Этот взгляд … С таким я ещё не сталкивалась! Его и взглядом то назвать было невозможно – передо мной было нечто, что могло двигаться, есть пищу, дышать одним со мной кислородом, но давно похоронившее последние крупицы когда-то присутствующей в девичьем теле души.
