Словами огня и леса (СИ) - Дильдина Светлана

Ощупал веревку, уже не пытаясь развязывать или дергать. Сколько прошло времени? В животе уже ворочалась пустота, присасывалась изнутри, требовала пищи.

…Большие змеи редко едят, это он знал. Къятта сказал, Майт очень большая. Возможно, он сам умрет от голода раньше, чем проголодается она. Или нет. И то, и другое очень плохая смерть, может, проще быстрее со всем покончить. Веревка же есть; правда, кольце, где рука привязана, невысоко. Духу не хватит, достаточно далеко отползти, чтобы прочно затянулась петля.

Или хватит? Она вон какая прочная, веревка, и скользкая… разбежаться как следует, а потом все само случится, он просто не сможет петлю ослабить…

Так и сидел, поглаживая веревку, словно пытался сродниться с ней, договориться — с ней и мыслью о том, что предстояло сделать.

Очнулся, когда тихие шаги раздались рядом — настоящие.

Дверь не скрипнула; фигура, возникшая на пороге, держала на ладони полупрозрачный шар с маленькой свечкой внутри. На миг показалось, что снова оказался в доме Тайау, тогда, в первый день — а Кайе пришел за ним, вывел из-под замка…

Но понял — это другой.

Человек был взрослым. Не Къятта, по счастью, и не служитель Башни — легкий запах жасмина, шаги бесшумные, только один раз чуть слышно зазвенели серьги или иное какое украшение из тех, что носят не закрепленными.

— Охх… вот кто здесь! — удивление в голосе. И потом тишина, почти ощутимое напряжение — и свет начинает растерянно мерцать, из золотистого становится серебряным, слабым — вот-вот, и погаснет… Нет, показалось.

— Кто ты? — спросил Огонек слишком громко.

— Неважно.

Даже не видя лица, угадал улыбку.

— Не ожидал, что здесь окажешься именно ты.

— Откуда ты знаешь меня?

— Видел… ты держался подле Кайе, а его отовсюду заметно. Почему ты здесь?

Огонек промолчал, напрягся. Ощутил прикосновение к щеке.

— Перепуганный зверек… не дрожи.

Чуткие пальцы ощупали запястье мальчика — света хватало, но и без него можно было ощутить кровь, почувствовать ее запах, понять, что мальчишка содрал себе всю кожу с запястья. А вот лица человека мальчишка не видел — только руки, узкие, с тонкими пальцами. И вновь — аромат свежих цветов, нагретых солнцем…

— Кто тебя привел? — спросил человек. Любопытство в его голосе еще оставалось, но тускнело. Какая, действительно разница, кто именно выбросил из дома надоевшую вещь.

— Къятта.

— Понятно.

В голосе проскользнула насмешка — но не над Огоньком. И приговор: полукровка не интересен более. Еще одна жертва Башне, еще одна мошка в паутине Асталы.

Он повернулся, приподнял руку, тусклый свет попал на лицо, и мальчишка его узнал. Тонкие черты, красивые. Видел всего однажды, издалека, но тогда так пристально наблюдал, желая победы…

Ийа Арайа шевельнулся, собираясь встать. Сейчас он уйдет, и темнота больше ничем не рассеется. Перед глазами вновь встал песчаный круг, золотой, как солнце, фигурки на нем, и почудился неприязненный шепот Кайе. За этот шепот и ухватился отчаянно, за надежду последнюю:

— Къятта не захотел, чтобы младший брат тратил время на… на меня. Не знаю, что теперь будет, когда Кайе узнает, — сказал он, и голос дрогнул, и самому показался ужасно фальшивым. Но Ийа замер — и вновь повернулся к нему.

— Что же ты сделал такого?

— Я… — врать не хотелось. Да и что придумать, сообразить не мог.

— И ты бы хотел вернуться?

Сомнение в голосе не удивило. Кивнул, и вполне даже искренне — кто бы в данный миг не захотел! Там жизнь, а здесь…

— Это интересно, — сказал Ийа. О чем-то своем он думал, мысли почти осязаемо витали в темноте, и перекликались — словно летучие мыши. — Говоришь, младший не знал об этом?

— Не знал, — еле слышно откликнулся Огонек.

— Хм… Зачем тебя здесь закрыли?

— Чтобы я умер… — одними губами, но тот услышал.

— Для этого втайне привозить полукровку ночью? Он мог просто убить. Или отдать тебя Башне, или привести днем.

— Будто я просто исчез, сбежал. Чтобы Кайе не узнал никогда. Это же… пламя. А убить самому… ему, наверное, было противно, — так ясно вспомнилось лицо Къятты при этих словах, презрительные складки в уголках губ, что невольно вышло убедительно.

— Понятно. Как же ты ему досадил — здесь умирают долго, не то что упасть с верха Башни.

— Он сказал про змею… — вновь почудился плеск, и мальчишка невольно придвинулся к старшему.

— Это правда. Башне достаточно пищи, а Майт — ее приемная дочь. Мать делится взятым. Но так странно все же… потеряв игрушку Кайе перевернет всю Асталу, может заглянуть и сюда, и его не остановят. Может, ты нужен его брату живым? Майт не скоро придет, он знал…

Взялся за петлю, бечевка врезалась в тело, и мальчишка вскрикнул от боли — хотя осторожным было прикосновение.

— Тихо, не кричи, я тебе помогу.

Огонек прикусывал губы, только бы снова не вскрикнуть, а сердце колотилось так, что Ийа слышал наверняка. Кажется, получится выйти отсюда! Кажется… Только бы…

— Успокойся, — не сразу понял, что это к нему обращаются. Ведь спокойно сидел, и молчал…

— Расскажи мне о вас двоих. Что его в тебе привлекло?

Огонек вновь прикусил губу, но на сей раз чтобы лишнего не сказать. Что Ийа мог знать и сам?

— Мы часто ездили в лес. Я раньше долго жил там, и не боюсь чащи. А Кайе… он меня спас. Вытащил из реки.

— Вот как. Значит, ты его добыча, можно сказать, — теперь Ийа смеялся, а пальцы так же медленно двигались, едва прикасались, освобождая запястье полукровки. Петля поддавалась… мальчишка не верил своим глазам. Ийа коснулся тыльной стороны его ладони, едва-едва, словно крыла бабочки.

— Вот так. Лучше, дружок?

Почувствовав себя свободным, Огонек осторожно прижал руку к груди. Медленно встал на негнущихся ногах, пошатываясь. Прислонился спиной к стене. Какой здесь повсюду мох… противный, сырой…

Голова закружилась. Прикрыл глаза — свет камня показался чересчур ярким. А ведь он… как гнилушки в лесу.

— Ты… отпустишь меня?

— Давай сделаем так. Плавать умеешь? Хорошо. Ныряй и плыви к противоположной стене. Там решетка, змея появляется оттуда, из подземного канала. Не бойся, прутья расставлены широко — она огромна, а ты — мальчик. Сейчас ночь, тебя не заметят, я позабочусь о том, чтобы стража смотрела в другую сторону. Выбирайся из воды и иди по правому берегу до большого кедра, от него до конца проулка. Там тебя встретят мои люди.

— А после?

— Разберемся, как будет лучше.

— А если Къятта узнает, что ты был здесь?

— Это уж моя задача, сделать так, чтобы не узнал. Так что же? Придешь? Или ты хочешь остаться один в Астале? Проще умереть здесь, — он говорил так, как никто здесь не разговаривал с Огоньком, разве что Киаль — с сочувствием.

— А ты… не можешь вывести меня сам?

— Вся Астала будет об этом знать. Зачем мне такое счастье? — негромко рассмеялся, но без издевки. И поднялся, повернулся к двери, в ладони скрыв сияющий камешек.

— Не тяни, если решишь плыть — сейчас ночь, но через пару часов рассвет, тебя заметят, — сказал, и ушел.

Не сразу поверил в то, что свободен — да была ли она, эта свобода? У южан жестокие шутки. По-звериному провел языком по запястью, пытаясь зализать ранки — вспомнил клыкастую черную морду, поморщился, прекратил.

Человек ушел и забрал свет с собой — но Огонек наощупь отыскал дверной проем, пробежал пальцами по косякам, по дверной доске. Знал, здесь не полог был на выходе, как в доме Тайау — деревянная створка, тяжелая, но все равно понадеялся, вдруг не заперто. Ведь не слышал стука или лязга засова. Но нет, не повезло. Толкал дверь плечом, после всем телом пока окончательно не обессилел, тогда вернулся к воде.

Тут камни казались теплее, еще сохранили его тепло. Водил пальцами по щербинкам, не видя их. Не чувствовал радости или надежды, только опустошение. Будто Ийа забрал не только светящийся камень, но и все силы Огонька.