Мария Семенова - Тайный воин
«Именем Справедливой Владычицы и по праву, вручённому праведными царями, я забираю это дитя…»
И блеснёт на солнце знак Матери, вытащенный из ворота за гайтан…
Так случилось наяву, так всегда повторялось во сне, но на этот раз глухие заборы бесконечно длились по сторонам, не спеша открывать спасительный переулок. Сзади бросили камнем, боль от удара зарницей полыхнула перед глазами. Мальчишка бежал и бежал, подволакивая левую ногу и чувствуя, как из телесного низа распространяется волна дурноты. Когда наконец в заборе отворился проход, он метнулся туда… и тотчас оказался на земле, а левое стегно сдавила тугая петля. Монетка вылетела изо рта, оборвыш забился, пытаясь схватить её, но сильные руки вдавили в уличную пыль… и это не были руки учителя. Лихарь заплакал от обиды и отчаяния, приподнял голову… увидел над собой дикомыта.
Вот это уже была самая последняя гибель, какая только бывает. Бесповоротная, страшная. Сирота девяти лет от роду понял, что вся последующая жизнь ему только пригрезилась. На самом деле он умер здесь и сейчас, в заплёванном переулке, в лиловых проблесках молний.
Ногти царапали пыль, он тянулся к монетке, но никак не мог её ухватить…
– Горячка, – сказал вернувшийся Ветер. Отнял ладонь от лба стеня. Мельком глянул на затянутый жгут, кивнул Скваре. – Ты всё правильно сделал. Ступай.
Опёнок помялся, не торопясь уходить:
– Учитель, воля твоя… Может, ещё чем подсоблю?
Ветер уже разводил в чашке тёмную жидкость, пахнувшую болотными зельями и тревогой. Он сказал:
– За кабальным пригляди. Холопишко мне целым потребен.
Примкнутый в холоднице на ошейник и оставленный в одиночестве, Лутошка некоторое время просто дрожал, стуча зубами, как наказанное животное. Потом начал оглядываться.
Оттуда, где он сидел, невозможно было рассмотреть, что делалось за окном. Только размытый дневной свет на каменной кладке. Ещё снаружи тянуло по полу сквозняком и вроде бы доносились голоса, но ничего внятного несчастный Лутошка расслышать не мог. Лишь представлял себе, как много-много дней будет встречать и провожать этот недосягаемый свет. У него вырастет борода. Сперва она будет рыжая. Потом поседеет. А он так и не узнает, что там, за окном.
Или наскучит им кормить никчёмного узника, возьмут сведут на Великий Погреб, где во времена Лутошкиного младенчества жертвовали людей. Затеплят дымный костёр, наточат ножи…
Кабальному стало до того жалко себя, что он тихо заплакал. Слёзы щипали расквашенное лицо, кровяными потёками впитывались в заплатник. Цепь не давала обхватить руками колени, уткнуться в них лбом. Кулаки отца. Кулаки брата Лиски… Глаза у обоих были злые, полные страха и… чужие какие-то… а ведь он заступиться хотел за Лискину жёнку…
Душа, придавленная непомерным грузом, сжималась в комок. Лутошка перестал скулить, постепенно то ли забылся, то ли заснул.
Пробуждение оказалось не из приятных. Кто-то приподнял ему голову и хозяйски ощупывал челюсть. Лутошка рванулся, открывая глаза. Мутный свет из окошка еле мрел синевой, зато рядом ярко горел жирник, поставленный на каменный пол. Около огня что-то делал юный моранич, на вид почти ровесник Лутошке. Парень постарше, худой и долговязый, держал узника за волосы. Перепуганный Лутошка рассмотрел в руках младшего блестящие кривые иголки. Весь прочий мир разом перестал существовать. Обневоленный кое-как разлепил губы, сипло проблеял:
– Пытать будете?..
Голос прозвучал до отвращения жалобно.
Ребята переглянулись.
– А как иначе, – скорбно вздохнул маленький. – Надо же нам вызнать, как ты вилы отгонял, где точило запрятал…
Лутошка заёрзал, заметался возле стены. Иголки кроваво переливались в свете огня. Длинный разомкнул ошейник, хмыкнув:
– И главное, мамкину складницу на горлодёр…
Эти слова Лутошкиных ушей уже не достигли. Он вскочил, неловкий на замлевших ногах. Бросился к двери. Старший моранич остался на месте, лишь засмеялся. Маленький шагнул наперерез. Этот не казался грозной помехой. Лутошка успел прикинуть, куда побежит, вырвавшись от мучителей. Домой нельзя, дома брат с отцом снова будут бить да, пожалуй, обратно приволокут…
Он влетел лицом в пол. Ещё ничего не поняв, попытался снова вскочить. Не вышло. Хлипкий с виду парнишка сгрёб его умело и цепко, вывернутая кисть держала надёжней всякой цепи. Лутошка смог только голову на сторону перекатить.
Подошёл длинный. Одобрительно посмотрел на дружка. Чуть-чуть поправил его хватку, отчего Лутошка мало не взвыл. Потом сказал пленнику:
– Иди сядь, дурень. Губу тебе зашьём, пока в заячью не превратилась.
– Смирно утерпишь? – ехидно спросил маленький и выпустил пойманную руку. – А то связать?
Какое-то время Лутошка лишь тяжело переводил дух, потом пробурчал:
– Утерплю…
Младший моранич вооружился иголкой. Лутошка напрягся всем телом, зажмурился – и не оплошал, не дёрнулся прочь, хотя из-под век временами брызгали слёзы. Пусть знают, что не у них одних в крепости отвага живёт.
Злодеи ещё протёрли шов каким-то жидким огнём. Лутошка открыл глаза. Он сидел в горячем поту, но знал, что холод скоро вернётся. Он кашлянул, не веря голосу:
– Я теперь тут жить буду?
Мораничи засмеялись, ответили разом.
– Не, тут нас казнят, – сказал длинный.
У него была окающая северная помолвка и приметные глаза: прозрачные, впрозелень голубые.
– Это он через день тут живёт, – кивнул на дружка маленький. У него приметными были волосы, отливающие пепельным серебром. – А тебя учитель велел в старую кладовку возле поварни.
Лутошка пощупал зашитую губу языком:
– В приспешники, что ли?
Кабальная доля уже не казалась такой беспросветной, как днём. Да и мораничей он, видно, зря посчитал жестокими изуверами.
Они снова переглянулись.
– Учителю не до тебя ныне, – сказал долговязый. – Выйдет, к делу приставит.
А младший добавил:
– Молись пока, чтобы Лихарь поправился. Тогда поживёшь.
Надписи на стенах
Чужая наставница с тремя ученицами появилась на пороге до того буденно, что Сквара поневоле вспомнил, как в Житой Росточи ждали пугающе-праздничного явления котляров… а дождались одного Ветра, вышедшего из тумана. Другое дело, Ветра они там не скоро забудут. Однако на сей раз речь шла о женщине. О едва заневестившихся девчонках. Уж их-то, верно, привезут если не в болочке, заложенном оботурами, так на санках о десятке собак?.. И с отрядом верных, конечно. Лепое ли дело бабе с девками – да одним?
С Дозорной башни подали весть о путниках на заливе, но никто особо не забегал. Ну, вышли встретить к воротам… И они, снимая лыжи, прошли под каменной перемычкой – четверо в меховых рожах, заиндевелых с мороза. Передовой чуть повыше, а так одинаковые. Все в короткополых зипунчиках, в стёганых штанах, подбитых кужёнкой. Беримёд и старшие ученики с поклонами приняли саночки, которые захожни в пути тащили по очереди. Тут-то Сквара сообразил: вот они и пожаловали, чаемые, важные гостьи.
Немного позже это подтвердил Лыкаш, всё как есть разузнавший:
– Учитель госпожу Айге сестрой величал, локотницы скрещивал…
– Ты не про бабнищу нам, ты про девок!
– Что девки, – насупился Воробыш. – У источницы за спиной смирно стояли. Лиц попусту не казали…
Хотён и Пороша с Бухаркой немедленно приосанились, стали гордо поглядывать. Они первыми прибежали тогда в притон, и Беримёд это видел.
– А ты двор мети, – посмеялся Скваре Хотён. – Такой двор гостьи увидят, даже из милости ножками не коснутся!
Опёнок новыми глазами оглядел двор, в самом деле затоптанный. Подумал, пошёл за метлой.
– Потом трапезную высветлишь ради нашего пира, – долетел сзади Бухаркин смех. – Не то скажут – гвазды жить поселились…
Тут вышел Беримёд, и до блеска отмывать застольный чертог выпало самим победителям. А Сквара, передав метлу Ознобише, побежал править нож. Из ближнего острожка уже доставили двух кормлёных молодых коз. Скваре с Лыкашом было велено их забить.
Занимались они этим в чёрном дворике за поварней. Там же, под навесом, разгорались вкопанные в землю андархские печи. Огонь пылал в огромных глиняных корчагах, казавших на поверхность лишь жерла. Когда дрова прогорят, жерла замкнут крышками, дадут выстояться… И ещё бросят вниз пахучие ветки и листья, чтобы напитать мясо вовсе уже немыслимым духом…
Лыкаш вывел первую козу, серую, с ремнём вдоль спины. Она упиралась и блеяла, не веря незнакомым рукам, но особо испугаться не успела. Сквара быстро зажал её между коленями, взял за подбородок:
