Александр Бруссуев - Охвен. Аунуксиста
Он разговаривал с Вержиной, кивнув карелу.
— Погодите, погодите! — едва успел сказать Охвен. Он начал предлагать Бьорну деньги за заботу, но тот отказался.
— Да хоть меч мой возьмите! — воскликнул карел, не зная, как выразить свою благодарность.
Лицо племянника проявило живой интерес, загадочно заблестели глаза, отчего Охвен даже вздохнул с облегчением.
— Бери! — сказал он. — У меня еще один останется. Мне хватит.
Вержина по его просьбе вынесла из дому последний из датских клинков, что носил с собой Охвен. К слову, молодой воин им не пользовался, предпочитая тот, что достался ему от Хлодвика.
Охвен поправлялся. Нога оставалась не совсем рабочей — сгибать ее в колене не очень удавалось. Вернее, почти совсем не удавалось. Он подозревал, что с этим увечьем ему придется теперь мириться всю оставшуюся жизнь.
Лето отшумело стаями перелетных птиц, осень излилась серыми дождями, пришла зима. Вержина, такая красивая и далекая, оказалась самой родной на свете. Иногда по утрам Охвен просыпался, слыша смех любимой девушки, и ему казалось, что нет на свете человека, счастливее, чем он этим морозным зимним утром. Они вместе ходили на лыжах в лес, где Охвен снова занялся, как и год назад, нехитрым охотничьим промыслом. Южная красавица, впервые увидевшая снег только здесь, получала радость от любой прогулки по заснеженному лесу.
Прибегал Рогатый, вернувшийся вместе с Торном. Рассказал, что на островах погибло несколько человек из их прежней команды, в том числе и Ивальд, который всерьез подумывал уйти от Торна и выкупить свой дракар. В общем, у него, Рога, все было хорошо. И весной, может быть, они снова отправятся к тем далеким южным берегам, где так и осталась ненайденной та затерянная деревушка с сокровищами.
Прошло Рождество, когда Охвен, стараясь сохранять серьезность, показывал, как празднуют у него на Родине. Вержина слушала внимательно и помогала, чем могла: снег карелу за шиворот пихала, снеговики лепила и звонко смеялась. В один из таких вечеров Охвен и рассказал, что Торн снова по весне собирается идти в теплые моря.
Он не ожидал, что эти слова так подействуют на девушку. Она застыла на мгновенье, а потом зарыдала. Как ни пытался Охвен узнать причину слез, она ничего не сказала. После этого он уже ни разу не просыпался от счастливого смеха.
Как стена непонятного отчуждения возникла между карелом и южной красавицей. Вержина перестала ходить в лес, сидела в полутьме дома и смахивала слезы. На вопросы она не реагировала, отворачивалась и снова плакала.
Охвен не знал, что ему делать, понимая, что нужно найти какой-то выход. Принялся гадать над причиной, но понял, что для себя он сможет навыдумывать сколь угодно много ответов, каждый из которых может оказаться верным. Тогда он решил рассуждать вслух.
— Тебя очень обидел Торн, когда я был в беспамятстве.
Вержина ничего не ответила.
— Тебе кто-то угрожал здесь, пока я был в лесу.
Снова молчание.
— Тебе противно быть рядом со мной.
Девушка в отрицании часто-часто затрясла головой и начала тыльной стороной ладони смахивать подступившие слезы.
— У тебя там кто-то остался. Мужчина, наверно.
Вержина всхлипнула и заплакала.
— Сын, — внезапно произнесла она и обняла Охвена, заливаясь слезами и уткнувшись ему в плечо.
— Что же ты мне ничего не сказала, глупая, — он принялся гладить ей голову, стараясь заглянуть в лицо.
Охвен еще много чего говорил, успокаивал и гладил руками по ее волосам. Постепенно из простых, ничего не значащих слов, сложилось решение, которое было самым разумным и правильным, хотя и донельзя больным для него.
Эпилог
Охвен сидел в Морском Доме рядом с Густавом, пил пиво и тщетно хмурился. Как бы ни пытался он себя убедить, что все скверно, так же, как и вчера и позавчера, и вообще всегда, здесь ему стало неожиданно легко.
— Как погиб Ивальд? — спросил он кормщика.
— Плохо, — ответил тот и дернул шрамом.
— Почему плохо?
— Потому что погиб.
Вокруг ходили туда-сюда викинги, догуливающие последние деньги, пели песни, рассказывали друг другу байки, щипали, как гуси, служанок. Сидели за столами, зыркая глазами, ярлы. Словом — все было, как всегда.
Весной Охвен ходил к Торну. Вождь не погнушался визитом, смеялся и шутил, как обычно, вот только снова к себе в дружину не звал.
— Тебе, увечному, не по силе будет дракар тянуть. А лишние рты мне не нужны.
Карел был готов к такому ответу: действительно, с негнущейся ногой на веслах не посидеть. Он достал из-за пазухи ожерелье с черным камнем. Уж как смогла Вержина сохранить его до сих пор — была тайна. Другую подобную драгоценность она оставила там, перед отъездом, чтобы последили и не дали пропасть ее маленькому сыну.
— Это — плата, — сказал Охвен. — Ее будет достаточно, чтобы отвезти девушку на тот берег в целости и сохранности.
Торн ничего не ответил, отвернулся и долго смотрел куда-то вдаль. Потом он, не поворачивая головы, протянул руку:
— Давай.
Но Охвен не торопился.
— Ты мне слово дай здесь при свидетелях, что довезешь Вержину живой и здоровой.
— При каких свидетелях? — удивился норманн.
— Земля все помнит, вода все слышит, ветер все знает — вот мои свидетели, — ответил карел.
— Слово свое даю, что привезу ее на родной берег, — мрачно сказал вождь.
Прощание с Вержиной было горьким. Охвену казалось, что у него забирают половину сердца. Девушка тоже была, словно тяжелым грузом придавлена.
— Я не могу не уйти, — сказала она.
— Я понимаю, — ответил Охвен. Он снял с себя маленькую медную рыбку, что носил рядом с крестиком и одел ее на шею своей красавицы. — Я всегда буду рядом.
Когда дракар Торна ушел в свой поход, Охвен снова оставил в распоряжение кузнеца дом, собрал нехитрое имущество и отправился к Удевалле. Оставаться одному в опустевшем жилище было невыносимо. Вержина тоже оставила Охвену подарок: невиданный, как специально иззубренный меч, в ножнах из толстой кожи неизвестного животного. Каким образом она сохранила и его втайне от всех — это уже была не загадка, а колдовство какое-то.
Вскоре Густав, забрав в ученики Охвена, отправился в поход к фризам. Плата была невелика, но и долгие морские переходы не утомляли. Карел оказался способным учеником.
Через год он уже управлял дракаром самостоятельно, не гнушаясь, как и все прочие викинги, схваток и сражений. Охвена нанимали охотно, считалось, что ливвик приносит удачу. На поле брани же карел иногда проявлял безрассудную отвагу, входя в боевой раж, подобно уважаемым всеми берсеркам. Впрочем берсерков не только уважали, но и опасались.
