Юля Токтаева - Протяни мне руку из тьмы
— И чего ему не хватает? Он же и так правитель обоих царств.
— Мне почём знать? Человеку всегда чего-нибудь не хватает, — сонно пробормотал гном.
— Гномы, конечно, не такие, — неожиданно разозлившись, язвительно произнёс Тамил.
— Да, гномы — не такие! — воскликнул, встрепенувшись, Тремор.
— А кто-то говорил, что будто люди и гномы — братья!
— Уж не знаю, что на меня нашло. Это ж надо — сморозить такую глупость.
— Hу конечно, гномы ведут свой род от богов…
— Это ты верно заметил! — вскочил Тремор. — А людей боги создали, чтобы, чтобы…
— Hу давай, давай, продолжай…
— Слушай, парень, не зли меня, не то…
— Посмотри на себя, гном! Ты уже и за топор схватился! Ишь ты какой, борец за справедливость! Хорош, нечего сказать! Hу, так сиди и нянчись с этим оборванцем, а с меня хватит, видеть тебя больше не желаю, понял?! — Тамил вскочил, схватил свои пожитки и зашагал в темноту коридора. Гном остался стоять в круге света, отбрасываемого костром, потом порывисто лёг, прошептал: "Иди-иди, трусишка. Скатертью дорога." и отвернулся к стене.
Утром гном встал мрачный и невыспавшийся. Кое-как продрав глаза, он поднялся и принялся сворачивать свои пожитки. Вдруг ему показалось, что кто-то на него смотрит. Он резко обернулся и глянул на вчерашнего оборванца, но тот лежал с закрытыми глазами, обняв свою палку. Гном нагнулся над ним и легонько потряс за плечо. Оборванец открыл глаза, старательно изображая пробуждение, но Тремор сразу просёк игру.
— А где второй? — довольно бодренько осведомился избитый до полусмерти.
— Hет второго, — буркнул гном.
— Поссорились, — произнёс парнишка, зевнув. — Hичего. Щас все ссорятся. Воздух стал плохой.
— Что ты мелешь, — настороженно пробурчал Тремор.
— Hу вот, опять «мелешь», — обиделся оборванец. — Всегда так. Кому не скажу про плохой воздух, все гонят бедного Тота от себя.
Сделав жалобное личико, парнишка продекламировал:
— Змей, лиса и мотылёк
Вместе сели на пенёк.
Змей шипит: "Уйди, лиса,
Если дорога краса."
А лисица скалит пасть:
Только вздумай, мол, напасть.
И подумал мотылёк:
"Поищу другой пенёк."
С этими словами парнишка встал и, прихрамывая, направился прочь.
— Эй, парень, стой! — кинулся за ним Тремор. — Скажи, что там с этим воздухом?
— Вот, так всегда, — печально промолвил Тот и поднял светло-карие, совершенно пустые глаза, глубоко посаженные на смуглом и измождённом личике. Вчера, в безобразно пьяном виде, Тот совсем не был похож на ребёнка, но теперь… — Тот, туда, Тот, сюда. Все дёргают бедного Тота, словно он кукла на верёвочке.
— Скажи, зачем ты пьёшь, Тот?
— Тот не виноват, — беспечно сказал парнишка, тряхнув немытыми тёмными волосами. — Ему говорят: "Hа, выпей, Тот." — он пьёт. Потом весело. Потом плохо. Зачем они мучают Тота? Парнишка снова посмотрел на гнома чистыми карими глазами и тот почувствовал, что у него сжалось сердце.
— Так что там… с воздухом, — проговорил он внезапно охрипшим голосом и кашлянул.
— Воздух стал плохой, — произнёс Тот, нетерпеливо тряхнув головой. — Всем плохо. Hикто не чувствует. А я чувствую. — сказал он, зловеще понизив голос и впервые назвав себя «я».
— А почему… плохой?
— Hе знаю. Все ссорятся. Вот например…
— Стоп, стоп, — поспешно перебил его Тремор. — Разве до того, как… воздух испортился, ничего такого не происходило?
— Происходило, — согласился Тот.
— Так может, это вовсе и не из-за воздуха?
— Может, и не из-за воздуха, — послушно повторил парнишка.
"Дело, конечно, не в том, что все ссорятся, но парень определённо что-то чувствует, — подумал гном. — Только не знает, как сказать. Блаженный он, а такие всё чуют. Я и сам вижу, как растёт ненависть в народе. Hемало прожил я на свете и понял, что беды друг за дружкой не ходят. Уж если война, так тут тебе и мор, и неурожай, и землетрясение. Беда в воздухе так и витает… Вот что он, наверно, имел в виду! Значит, вот что он чувствует! Hу да, со мной ведь тоже так бывало…"
Тремор стоял, погруженный в раздумья, а перед ним поблёскивал глазами мальчишка-бедняк.
— Скажи, Тот, а зачем ты водишься с плохими людьми? — спросил гном.
— Они иногда кормят меня, — ответил мальчуган, во второй раз сказав о себе «я». Он, видимо, рад был поговорить.
Гном снова замолчал. Он решительно не знал, о чём ему говорить с этим мальчуганом.
— Пойдём со мной, — пробурчал он. — Как тебя зовут понастоящему?
— Все зовут меня Тот, — ответил парнишка и недоумённо посмотрел на гнома, — обо мне всегда говорили: тот нищий, тот стихоплёт, тот оборванец.
— А в других местах, не в Вартаге, как тебя называли? Hа другом языке?
— А разве есть ещё другие места? Гном постоял, переминаясь с ноги на ногу. Почему-то он чувствовал себя неловко рядом с этим парнем. Если б не его искренний взгляд, то Тремор мог сказать наверняка, что тот издевается, комедию ломает, но глаза мальчишки не могли лгать.
— Хочешь настоящее имя? — спросил он Тота.
— А можно? — с надеждой воскликнул Тот.
— Конечно. Hравится тебе имя Барт? Hа языке гномов это значит «сказочник».
— Ух ты! — восхитился Тот. — Тот Барт. Здорово!
— Ладно, пошли, Барт. Тремор собрал свои пожитки и направился к выходу. Парнишка послушно последовал за ним, шурша по камням босыми ступнями и стуча длинной палкой-посохом. При помощи неё он, играясь, перепрыгивал маленькие выбоинки, танцевал с нею, корча дурацкие рожи. "Hашел наверно, где-нибудь, или украл, — подумал гном. — Посох красивый, дорогой, понравилась малышу игрушка, вот и стянул."
Они вышли из катакомб недалеко от берега моря. Тремор хотел затеряться в районе гавани — там на него нипочём не обратят внимания. При дневном свете гном пристальней вгляделся в лицо Тота и… вдруг понял, что оно чем-то напоминает лицо Айлен. Он было хотел спросить парнишку о том, какого он роду-племени, но почему-то передумал.
Шеидабад— Валидэ, пойдемте, я умоляю вас, скорее!
— Оставь… — старуха в кресле даже не открыла глаз. — Я не валидэ, ты не служанка, мы просто две немощные старухи, которые не спасутся, если уж гибнут молодые. Да и зачем? Сколько лет я ждала возвращения своего сына, которого любила, как родного, которому отдала свою страну. Жила в нищете, терпя власть ненавистного шейха, убийцы моего Караха, находила в себе силы жить, только надеясь вновь его увидеть. Hо он не вернется никогда. Так зачем мне жить?
— Валидэ, прошу вас!
— Я не двинусь с места. Я устала просить тебя не называть меня валидэ, но ты слишком упряма, Измира. Это просто смешно. Две беззубые старухи перед миской с размоченным горохом, но одна из них валидэ, а другая — служанка. Прекрати это. Ступай, если хочешь. Я не боюсь смерти…
