Анатолий Нейтак - Уроки гнева
— Да… кроме Бархатной Коллегии! — Брови стража сталкиваются над переносицей. — Будь Агиллари жив, я сказал бы ему, что думаю по поводу этого указа!
— И не смог бы его переубедить.
— Знаю. Это и есть самое горькое, сай: говоря на одном языке, родившись в одной стране, не уметь показать другому, насколько неправильно он поступил!
— В этом нет твоей вины. Агиллари был ярким представителем людей числа, и для него не имело смысла всё, не несущее прямой, измеримой в золоте выгоды. — Поведя ладонью в странном жесте, тастар добавил, словно гвоздь вбил. — Слепец.
— Не просто слепец! Агиллари был слепцом, твёрдо убеждённым, что вне того, что ему дано разглядеть, уже ничего нет. — Страж помолчал, размышляя. — Мы нашли нужное слово. Обычно противоположностью мудрости считается глупость, но на деле антипод дурака — это умный. И Агиллари был умён, но не мудр, к сожалению… А противопоставлять тем, кто мудр, надо слепцов. Тех, у кого есть глаза, но не открывается глаз воображения.
— Не совсем верно. Лучше сказать — …
Тастар издал короткое музыкальное ворчание. Серый страж кивнул.
— Да, так точнее. Но перевести это на людские языки… Сай! Вы сообщили о своём решении капитану Моэру, Айкему и остальным?
— Только Моэру. Этого достаточно. Остальные не останутся в неведении долго.
— Тогда…
— Хорошо. Здесь действительно сделано всё, что можно было сделать за раз.
Возможно, принц Итоллари — теперь уже король Итоллари — был удивлён исчезновением тастара и стража, но сделавшие шаг за Поворот этого не видели.
— Ты не думаешь, что это может стать препоной?
Пламенный не торопится с ответом.
— Нет, — заключает он наконец. — Мощь в воле Эхагеса не внушает мне опасений. Я узнал его достаточно хорошо и уверен, что он справится со своей ношей.
— Уверен? А чем он занят сейчас?
— Не знаю. Я оставил его в лесной башне…
Будь Ночная человеком, она бы хмурилась. Но она — тастар, и лицо её неподвижно. Всё, что она испытывает, гораздо лучше читается по переливам её фэре.
— Оставил — да, — роняет она. — Но остался ли он?
В фэре Пламенного тоже появляется нотка сомнения — и тут же тонет в огне уверенности.
— Бессмысленно задерживать Могучего силой. Бессмысленно и опасно. Но Эхагес — Серый страж, а что это значит, тебе ведомо лучше меня, мастер майе. Что бы он ни делал и где бы он ни был, Эхагес не сойдёт со своих основ. Ему не нужна власть, не нужны вещи, не нужна даже слава. Его жизнь и счастье — в служении.
— А Лаэ?
И снова Владыка медлит с ответом. Ночная терпеливо ждёт.
— Крепко связано, — роняет он. — Действительно крепко. Но Лаэ — воск, а не рука. Она не сделает того, что не понравится Эхагесу… во всяком случае, не сделает дважды. И всё же…
Раздумчивое молчание.
— Познакомь нас.
Фэре Пламенного озаряет холод решения, но его ответ никак не связан с этим:
— Хорошо, ааль-со. Познакомлю.
Человек смотрит в пустоту. Взгляд не фиксирует окружающей его красивой неизменности. Облака, восход, замершие без движения переливы небесных красок… Пустота, всё — пустота. Миг безвременья. Вокруг не меняется ничто, и человек тоже недвижим. Только глаз памяти ворочается в глазнице души, ворочается, не зная покоя, не имея цели, словно во сне, не выпускающем разум на свободу. Что ищет этот глаз? Ведь должен он что-то искать?
Если даже это так, пока перед ним нет искомого.
— Убежала?
— Да. Почти сразу, как только…
Раскрытая рада поговорить со странным человеком.
Он необычен. Её привлекает всё необычное. Но есть и кое-что помимо любопытства. Этот человек нравится ей по многим причинам, не все из которых можно объяснить словами даже себе самой. Может быть, это обладание качествами, которых не хватает ей? Может, опыт, которого нет у неё? И власть, чутко дремлющая у него внутри…
Эта власть, эта сила — как ночное небо.
Звёзды тоже тянут к себе помимо рассудка и любых объяснений. Это старше гор и моложе мотыльков-однодневок: в этом — частица вечности.
— И где теперь она?
— Я не знаю. Я не пыталась искать её.
Боль. Тревога, вязкое напряжение… страдание.
Это тоже необычно. В чём причины? Неужели чужое решение может ранить так глубоко и резко? Здесь есть что-то непонятное. Раскрытая впитывает ощущения, как истомлённый жаждой воду. Впитывает — до тех пор, пока эта вода не становится обжигающим кипятком решимости.
— Прошу прощения, но мне надо идти.
Язык людей тоже полон странностей. "Мне надо": внутренняя сила воспринимается как внешняя. Смешно!
Или мудро — если слова несут двойственность, единство воспринятого и отражённого.
— Позвольте мне идти с вами, страж. — Надо что-то добавить, убедить. — Я лучше знаю то, что окружает башню, и…
Человек договаривает, спокойно принимая реальность:
— И у вас более острые чувства. Благодарю за поддержку, Раскрытая. Идём.
В лесу она продолжала наблюдать не только за тем, что вокруг, но и за стражем. Точность и лёгкость его движений завораживают. Сравнивать его со зверем не хотелось: хищники куда более естественны, а потому ограничены. Человек же движется по-иному. Тоже экономно, тоже тихо, но при этом (и — прежде всего) целеустремлённо. В этом Раскрытая видела проявление утончённости, плоды искусства майе.
Над слегка сдвинутым листом страж припал на одно колено. Его магия шевельнулась, бросая вокруг грубоватую паутину магических чувств. Спустя минуту человек поднялся и указал:
— Она пробежала здесь.
— Она? Здесь пробежал какой-то мелкий хищник. Я думаю…
— Да? — Не без насмешки посмотрел на Раскрытую страж.
— Это довольно странный хищник. Слишком…
— Слишком умный? Слишком явно пропитанный магией?
— И ещё похожий в отблесках на вашу Лаэ.
— Не просто похожий. Это и есть она, только после превращения.
Удивительно!
— Она из Меняющих Облик?
— Думаю, нет. Похоже, что способов превратиться в другое существо так же много, как и видов темнового зрения. Не знаю, как проделывали это те немногие тастары, которым был дан дар Меняющих Облик; я не знаю и того, как превращается Лаэ. Но думаю, она делает это иначе.
Закончив объяснения, страж вернул себе суровую строгость.
— Идём.
И они пошли. Потом побежали: след был достаточно чёток и прям. Раскрытая обнаружила, что держаться наравне с человеком непросто. Но ещё больше её смутила собственная совершенно неожиданная слабость. Страж без труда успевал прямо на бегу подмечать то, что от неё упорно ускользало. Да, она имеет более острые чувства, чем он. Но иметь и использовать в движении, как оказалось — вещи очень разные. Слишком долго оттачивала их Раскрытая в неподвижности и уединении лесной башни. Теперь это сказалось.
