Анна Крутова - Мир. Наследники ушедших
- Я пришел, чтобы принести свои извинения за поступок своего сына, - начал было он, дождавшись, пока шум немного утихнет, но его нагло перебили:
- Вы считаете это поступком? - фыркнул Сир. - Это даже проступком назвать сложно, причем виноваты в этом, если разобрать, вы.
Казаринов бросил на вампира уничижительный взгляд, гордо вскинул подбородок и продолжал:
- Сейчас Максим находится в больнице, где им занимаются лучшие специалисты. Надеюсь, вы понимаете, что он, так же как и вы, всего лишь жертва...
- Вашей гордости, - вновь перебил его Сир. - Извините, но если вы закончили, то я попрошу освободить помещение, у нас здесь сейчас будет проходить классный час.
Борис Николаевич - если я, конечно, не ошибаюсь, - выдавил из себя улыбку, прошипел нашему вампиру что-то на ухо, явно обещая обрушить на его голову всевозможные кары, после чего удалился. Сир с легкой улыбкой на губах (даже мне страшно стало) оглядел нас и, усевшись на край стола, произнес:
- Ну что, соловьи-разбойники, опять вляпались?
- Судя по тому, что говорят люди, нам за это, как вы выразились, "вляпались" только спасибо скажут, - с энтузиазмом ответила Рада.
- Скажут, - согласилась Оксана, - отдельное "спасибо" от моих предков за испорченный вечер и отдельное от Казариновых, за испорченную репутацию и увольнение из Совета.
А вот это уже новость не очень, правда, приятная, но греющая душу. Сир успокоил взбудораженных ею ребят, потом обратился ко мне. Сказал, что Кощей просил подробно описать случившееся вчера и предоставить ему мой рассказ до завтрашнего утра. А когда я понял, зачем это ему, то вообще выпал в осадок. Нет, ни Казаринова, ни его семью мне жалко не было, сколько они мне крови попортили, страшно даже подумать. Просто сразу почему-то всплыли в голове воспоминания о Школе и о том времени, когда я проходил обучение там. С Максом мы не сошлись сразу же, устроили драку первого сентября, нас едва растащили. И то только с помощью Веры, сестры Димки. Да и потом мы постоянно сталкивались, причем, что, по словам все той же Веры, которой на втором году обучения передали меня на поруки, все остальное время он вел себя вполне адекватно, не бросаясь на людей по поводу и без.
- Ты можешь сейчас сказать, что именно произошло, и почему он на тебя набросился?
Я пожал плечами:
- Мы всегда не очень ладили. Еще в Школе, что ни день, то либо просто ругаемся, то бои устраиваем.
- А почему он остановился? - продолжал напирать Сир.
- Я сам его остановил... ну, сказал, чтобы он не делал так!
- И?
- Он остановился.
- Просто взял и остановился? После того как ты его об этом попросил?
- Скорей уж приказал, - очнулся Димка. - Кстати, я не знаю что, но точно не остановиться. Это вообще было сказано не на русском.
- Это цыганский, - теряя терпение, ответил я, предупредив очередной вопрос вампира. - Дословный перевод: плохо, не делай так.
Да, а как бы им еще объяснить, что я сам не понимаю с какого перепуга заговорил на цыганском? И как вообще вспомнил, здесь на нем и разговаривать-то не с кем, разве что ругаться можно, никто не поймет, но общий смысл уловят точно. Я даже дома на нем почти не говорил, мы ведь не в таборе жили, в простой квартире, у меня отец русский, а научила меня этому бабушка, одна из последних настоящих шувани.
В детстве я очень часто болел, жили мы в Сибири, где и лета-то как такового и не бывает, поэтому отдыхать меня отправляли в деревню к бабушке Надье. Мама покупала билеты на поезд, всегда отходящий вечером в пятницу, и отвозила меня к ней, гостила день и в воскресенье, рано утром уезжала домой. Бабушка растапливала баню и загоняла меня туда. Это всегда сопровождалось игрой в догонялки, потому что мне не нравилось ее привычка изгонять из меня хвори веником. Потом мы садились за стол с ее подругами. Они пели песни, вспоминали молодость, а иногда к бабушке приходили "молодушки", как она их называла, и она садилась гадать. Раскладывались карты, в которые она почти не смотрела, звучали непонятные для меня слова, кто-то уходил в слезах, кто-то улыбаясь, но все всегда благодарили бабушку, чтобы она им не сказала. Мне все это очень нравилось, я садился рядом с самоваром, пил чай и слушал тихий голос бабы Надьи. Когда она начинала гадать, все замолкали, потому что в противном случае бабушку было просто не услышать.
В год, когда мне исполнилось восемь лет, ее не стало. Просто легла спать, а утром не проснулась, я даже не сразу понял, что с ней что-то не так, долго играл сам с собой, а когда проголодался, попытался ее растолкать. Ближе к вечеру пришли ее подруги и нашли меня, сидящего рядом с уже остывшим телом. Утром следующего дня приехал папа, мама на тот момент была беременна моей сестрой, какие уж там похороны. Через три дня мы вернулись домой, и я слег с очередной простудой. Меня положили в больницу, откуда я вышел полгода спустя с мигренью. Мама таскала меня по всевозможным докторам, ей не раз предлагали обратиться к всевозможным знахаркам и экстрасенсам, но она отказывалась, мотивируя это тем, что единственный человек, которому она в данном вопросе доверяла, уже мертв. Мне ничего не помогало, я мог целыми днями валяться в кровати, не подавая признаков жизни, учиться приходилось индивидуально, и то тройку мне ставили только из жалости. И не потому, что я чего-то не знал, нет, в те короткие минуты, когда боль утихала, я брал учебник и читал, просто я не мог внятно ответить ни на один вопрос.
Потом заболела мама, что-то с сердцем. Папа подумал и, предложив одной знакомой летом отдохнуть в доме бабушки, дал нас с сестрой ей в нагрузку. Представляю себе, как бедная женщина намучилась с нами тремя. Я, со своей болезнью, не желающая никуда ехать Надя, и ее сыночек, этакий монстрик, вечно требующий внимания к своей персоне. А что с ней случилось потом, когда я пропал, даже подумать страшно. Это только потом, несколько недель спустя, когда со мной уже хоть как-то здесь определились, Совет отправил магов улаживать ситуацию. Так что моя семья считает, что я учусь где-то за границей, там где меня еще и лечат. Я пишу им письма, часто связываюсь с Надей по Интернету, знаю о них почти все, но все равно очень скучаю.
- Напиши все, что происходило как можно подробнее, - напомнил мне Сир и, наконец, отпустил нас. Точнее, исчез по-английски.
Мы с эльфом подхватили Димку с двух сторон и, тихо матерясь сквозь крепко сжатые зубы, потащили его в нашу комнату. Сопротивляться и настаивать на том, что пойдет сам, у него уже не было сил. Видя его предобморочное состояние, Оксана на некоторое время отстала, но обещала вернуться.
До вечера все было тихо и спокойно, сосед уснул почти сразу после того, как Кузьма напоил его моими настоями, я полдня потратил на написание отчета для Кощея, но меня это как-то даже не напрягло, а, наоборот, помогло собрать мысли в кучу и поразмыслить над тем, что произошло вчера. По всему выходило, что активатором для сумасшествия Казаринова являюсь я, или, скорее всего, какая-то часть меня. При этом, эта же часть вызывает у меня головную боль, а когда я приказал ему остановиться, то как-то отключил ее. Знаете, легче от полученных выводов мне не стало. Время шло, голова моя потихоньку наливалась тяжестью, яркий свет начал резать глаза, и закололо виски. Первые признаки возвращающейся мигрени. Прежде чем нырнуть в горячечный сон, больше напоминающий бред, я подумал о том, что надо будет поговорить с Сиром, когда он вернется. Может, это и есть ключ к моей свободе.
