Янис Кууне - Каменный Кулак и Хрольф-Потрошитель
Волкан не знал, куда деть руки. Он бесцельно теребил складки своей одежды, пока его пальцы не нащупали за пазухой что-то твердое размером с ладонь. А он-то уж и забыл о нем, о янтаре, найденном на эстиннском берегу. Помнится, Волькша тогда первый раз в жизни вступил на Янтарный берег, и Восточное море тут же сделало ему такой роскошный подарок. Это же море привело его к Эрне, чьи волосы были похожи на янтарные волны. Янтарь к янтарю…
– Вот, – сказал Волкан, протягивая ругийке необработанный алатырь. За то время, пока Годинович носил его в потайном кошеле, тот натерся о полотно и теперь поблескивал, точно гребень, который Торх подарил синеокой Раде.
– Вот, – повторил Волькша: – У меня больше нет ничего, что я мог бы тебе подарить, а мне так хочется… Из него можно сделать… гребень или, если за хочешь, бусы… Что тебе больше нравится?
– Варг… Мой… – Эрна осеклась, чуть не вымолвив запретное слово: – Но фолькам не делают подарков, тем более таких. Их подарок – сохраненная жизнь… а мой еще и вызволение из… Хохендорфа. Фолькам…
– Эрна, – оборвал ее Волькша: – Ты – не фолька! Пока я жив, у тебя никогда не будет господина. Это я тебе говорю, Волкан Ладонинский…
В эту ночь Волькша не позволил Эрне ночевать на корабле вместе с пленниками. Хрольфов манскап, пополнившийся тремя турпилингами и Эгилем Скаллагримсоном, едва вмещался на постоянный двор Виксберга. Полатей на всех не хватало, и шёрёверны спали вповалку на полу. Даже зная, что никто из гребцов не будет перечить Каменному Кулаку, Волькша не решился привести Эрну в общую горницу, так что они с ругийкой устроились ночевать на сеннике, постелив старый парус поверх остатков прошлогоднего покоса. Они возлегли рядом и затихли. За тонкими стенками сенника кто-то бродил в ночи. В стайке посапывала скотинка. Волкан точно нырял из проруби в кипяток и обратно, но при этом не шевелил даже кончиками пальцев. Ругийка тоже не шелохнулась. Ждала ли она ласк или просто наслаждалась теплом Волькшиного плеча? Как бы то ни было, но она вскоре крепко заснула. Варг обнял ее, уложил ее голову себе на грудь и долго гладил непослушные волосы. От Эрны головокружительно пахло молоком и чем-то пряным.
Утром Волкан проснулся с мыслью о том, что ему нужен дом. Он не приведет ругийку к Хрольфу, пусть даже тот отгородит им особую клеть. В какое-то мгновение Волькше пригрезился сруб на деревьях, но он нещадно отогнал это видение. Нет, он обзаведется настоящим домом. Будь дело в Ладони, братья и соседи помогли бы ему срубить остов и поставить крышу за полмесяца. На обустройство ушло бы еще несколько две-три седмицы. К концу Липеца[176] он смог бы там жить. Но Волкан был далеко от родных мест, а на Бирке его единственным помощником было серебро.
Серебро, серебро…
В это утро Волькша взглянул на Хрольфовы кнорры совсем другими глазами, и слово добыча наполнилось для него иным смыслом. Его вдруг взволновал вопрос: как велика будет его доля в том, что везет на Бирку Хрольф. Он уже собирался спросить об этом шеппаря, но тот как раз повелел готовиться к отплытию.
– Волькш, ты чего сегодня какой-то… навостренный? – спросил его Ольгерд: – Шлялся где-то всю ночь. А? Тискался что ли со своей рыжей? Дал бы и мне разок ее помять? А, братка?
Щелкнули костяшки Волькшиных кулаков. Темные ободки серых зрачков налились мраком грозовой тучи.
– Заткнись, – холодно выдохнул он: – Ты слишком быстро становишься варягом. Не по-словенскому обычаю просить чужую женщину взаймы точно скотину на пахоту. Если ты еще хоть раз посмеешь даже в мыслях гнусно отнестись в Эрне, то я тебе больше не соплеменник, забуду и кто ты, и как тебя звать. Понял?
– Да ты что? – взвился Рыжий Лют: – Пугаешь? Из-за бабы сродника пугаешь? Из-за фольки?
– Она – не фолька! – рявкнул Волкан.
– А кто? – ярился Олькша: – Жена она тебе, что ли?
– Не твое дело, ягонь конопатая, – буркнул Волькша.
– Что! Как ты меня назвал? Да, я тебя сейчас порву на куски, погань латвицкая!
Волькша нагнулся и черпнул горсть прибрежного песка.
– Олькша, МНЕ НАДОЕЛО ТЕБЯ ВРАЗУМЛЯТЬ! – сказал он слова, которые в прежние времена и впрямь отрезвляли Рыжего Люта. Годинович почти не надеялся, что они подействуют. Варяжская земля в кулаке не придала Волкану и малой толики той силы, которую источала родная, Ладонинская. Если бы началась потасовка, Каменному Кулаку пришлось бы уворачиваться и уклоняться, пока они с Ольгердом не оказались бы рядом с драккаром Хрольфа. Однако заветные слова и памятное движение вразумили-таки Олькшу и он охолонул.
– Ты это серьезно? – спросил он.
– Что серьезно? – уточнил Волькша.
– Хочешь на ней жениться?
– Не твое дело, – насупился Годинович.
– Да брось! – едва не рассмеялся Рыжий Лют: – Жениться на первой бабе, которую облапал?! Да ты спятил! Мы же теперь варяги. Да у нас в каждом походе по пятку таких будет!
– Заткнись! – опять повысил голос Волкан и устрашающе поднял кулаки.
– Да ладно тебе, Волькш, – сказал Олькша и отступил на шаг: – Дело конечно твое. Но я бы…
– Ты бы лучше вспомнил о Кайе! – не сдержался Волькша.
– А что? – набычился Рыжий Лют: – Кто это? – издевательски спросил он. Кровь прилила к его конопатой морде. Ни разу со времен похода в барсучий город парни не говорили об олоньской охотнице. Но судя по последним словам, Волькша знал о неудачном сватовстве Ольгерда. С чего бы тогда иначе ему поминать Кайю?
– Никто, – бросил Волкан и двинулся к мосткам, возле которых стоял драккар Хрольфа и три его кнорра.
Чувствуя, как ярость клокочет у него в жилах, и памятуя слова Годины о том, что гнев – худший из советчиков, Волькша решил отложить разговор о дележе добычи на более спокойное время. Он же не знал, что прямо на причале Фриггита насядет на шеппаря с бабьей склокой.
Жена Хрольфа начала вопить о том, что ее муженек держит ее в черном теле и наряжает в обноски чужих фольков, едва только драккар оказался в досягаемости ее истошного крика. Такие наветы и оскорбления не могли придти в голову даже Рыжему Люту, а уж от его сквернословия порой краснел сам задира Локки.
Хрольф побагровел, как клюква.
Люди на берегу хватались за животики, внимая разнузданной обличительнице. Никто не верил в то, что на поле супружеской брани Хрольф настолько плох, но до упаду смеялись все, кто находился на безопасном расстоянии от мужа Фриггиты.
Олькша, понимавший в бабьем крике в разы меньше прочих, и то лыбился от уха до уха. Он не преминул подобраться к Волькше, хлопнуть по плечу и многозначительно подмигнуть. Дескать, что, братка, хочешь чтобы и тебя вот так же из походов встречали?
Волкан нахмурился и отвернулся.
