Константин Калбанов - Вепрь. Феникс
Как говорится, не так страшен черт, как его малюют. Не так много народа собираются пересечь океан и отправиться в Новый Свет, причем не абы как, а наняв для этого целый корабль. Как говорится земля слухами полница. Уже через два часа небольшая кавалькада из одной кареты и десятка всадников въехали на просторный постоялый двор.
Подворье просторное, явно не просто ночлежка, для небогатых постояльцев. Двор покрыт дощатым настилом, все чисто и пригоже. Кирпичный двухэтажный дом. Часть первого этажа отведено под просторный обеденный зал, в другом крыле комнаты для постояльцев, второй этаж так же со съемными помещениями, в северном крыле несколько комнат отведены под семью хозяина. Справа и слева кирпичные же хозяйственные постройки и конюшни, с высокими крышами сеновалами, а так же жильем для семьи холопов, что помогали хозяину управляться с немалым хозяйством.
Сезон был уже в разгаре, но как видно на подворье места все же имелись. Вот в травень, во время весенней ярмарки, тут будет не протолкнуться. Все выглядит прилично, так что вполне можно остановиться прямо здесь. Как говорится все одно к одному. Но это если удастся уговориться. Впрочем, коли не выйдет, просто так не солоно хлебавши Смеяна уезжать не собиралась, попробует найти какой иной выход. Конечно, в этих делах она не понимала ровным счетом ничего, но во всяком случае попытается, а там и Угрюм приедет, это средний из сыновей боярина Вяткина.
Этот уж точно, своего добьется и случись разбойнику попасть в его руки, тому не позавидуешь, зря такое неприветливое имечко не дадут. Тем более, братца своего он любил искренне и даже в младые лета, всегда за него заступался. Бывало и секли его за проказы Бояна, так как вину его на себя принимал и безропотно сносил наказания. Тот имея куда более бойкую натуру, тоже всегда тянулся к вечно хмурому брату и даже брал на себя вину уже за его проказы, но всегда был оттеснен в сторону и наказания избегал. Все как-то сразу верили в то, что вина именно на Угрюме, а младшенький просто из любви старается уберечь непутевого брата.
И с супружницей будущей Угрюма свел именно Боян. Угрюм, натура целостная, как-то в одночасье и без оглядки влюбился в деву, вот только его хватало лишь на то, чтобы столбенеть при виде своей лады. Младший едва прознав про это, тут же взял девку в оборот и исхитрившись сумел свести этих двоих, а там и батюшку уговорить отправиться со сватовством. Ему тогда едва семнадцать исполнилось. Как ни странно, но жизнерадостная Синица и этот немногословный, где-то злой и страшный в гневе муж, составили хорошую пару. Только год назад, беда случилась. Синица не смогла разродиться третьим ребенком и вместе с не рожденным сыном отдала Богу душу, оставив Угрюма бобылем, при сынишке и дочке.
Добролюба на месте не оказалось, но нашлись трое из его ватажников, что оставались на хозяйстве, от греха подальше. Град торговый, народу здесь с избытком и люд тот самый многообразный, занятиями разными пробавляющийся. Лобное место никогда не пустовало, то в колодки кто закованный, то на виселице кто болтается, а каждую пятницу суды проходят и секут там провинившихся нещадно, и каленым железом жгут, и живота лишают. По разному бывает, потому как лихого народишки хватает и укорот им давать нужно.
Как сообщили холопу, коего Смеяна отправила все разузнать, Добролюб должен появиться к обеду, потому как отправился по делам. Забот у него хватало, только успевай поворачиваться. Что-то уже нужно было грузить на корабль, который был нанят и принимал в свои трюмы закупленные товары. Вскорости ожидался караван с переселенцами, до его прибытия нужно закончить все приготовления, дабы оставалось лишь погрузить людей с их скарбом, да и отчаливать. В зиму те места были довольно суровы, потому затягивать с отплытием резона не было никакого, нужно было обустроиться до наступления холодов.
Вот он. Высокий, статный, движется так, словно все время настороже и готов к нападению, походка уверенная и мягкая одновременно, ну да, чисто котяра матерый и жизнью битый. Такого враз не срубишь, а глянув предпочтешь отойти в сторону, потому как опасностью от него веет за версту и лицо безобразное тут вовсе не при чем. Хм. А ведь не такое уж и безобразное, оно скорее… Растерянное. Эвон встал при входе, быстро осмотрелся и прямиком к ней. Что это? Походка. Она словно изменилась. Руки собственной жизнью живут, эвон пистоли ощупал, потом отдернул кисти, да губами зашевелил, словно самого себя ругаючи, тут и недовольство на челе легко различимо. Горе у нее, а вот глядючи на него едва не прыснула, насилу сдержалась, но уголки губ все же слегка дрогнули. Заметил. Покраснел словно девица. Ой. А чего это у нее щеки-то горят и сердечко забилось часто-часто, а в груди какой-то холодок прокатился.
— З… Гхм. Здрава будь, боярышня.
— И тебе, кхм, здравствовать, Добролюб, — надо же и у нее в горле перхает. Да что же это сегодня такое творится-то? А то и творится, что слова прадеда из головы не идут. Нешто правда? Да, похоже что-то такое есть.
— Мне мои хлопцы сказывали, искала ты меня. Так я, вот… Ну… Внимаю.
Эвон даже растерялся. Интересно он себя боится или ее? А может о приличии печется, чтобы молодка глупостей каких не наделала по неопытности своей.
— Присел бы. Разговор к тебе имеется, а так только голову задирать.
— Не по чину, мне рассиживаться с тобой за одним столом.
Вообще-то, доля истины в том есть и не малая, но с другой стороны говорить приходится громко, так что и посторонние уши слышат, а к чему посторонним внимать то, чего они слышать не должны. Виктор все прекрасно понял, да и первые мгновения растерянности уж прошли, поэтому он легко согласился с требовательным взглядом и присел. Его дело упредить. Не прислушалась, что же баба взрослая, мать уж, так что свой разум имеет. Да и чего ей собственно опасаться досужих разговоров, эвон за спиной стоят два дюжих холопа, при оружии, эти честь госпожи соблюдут.
— Слушаю тебя, боярышня, — ну слава Отцу небесному, хоть голос слушаться стал, хотя холодок из груди никуда не делся.
— Не ведаю, слышал ли, о том, что с мужем моим приключилось?
Как не слышал. О том, уж сколько времени Астрань судачит, новость уж и не новость, а так, старая сплетня. Не сказать, что он обрадовался тому известию, но и воспринял холодно. А с чего ему горем убиваться или сочувствием проникаться? Любви промеж них отродясь не водилось. Мало того, он точно знал, случись возможность, постарался бы схарчить его молодой боярич, да так, чтобы и косточек не осталось.
— Слышал, боярышня, — холодно ответил он. Вот о ком, о ком, а о Бояне говорить ну никакого желания.
