Тени заезжего балагана - Кочерова Дарья

Но остановиться он уже не мог. Слишком долго он ждал этого момента, слишком долго жил в страхе, позоря имя своего славного предка. Что бы сказал старик Дзюндзи, если бы узнал, что его внук, наследник старинного самурайского рода, пресмыкается перед какой-то жалкой ведьмой? Наверняка он проворчал бы что-то в свои пожелтевшие от табака усы и с пренебрежением сплюнул: дед не стал бы утруждать себя разговорами о никчёмных тру́сах. И поделом.

– Для тайной полиции этого будет достаточно, – прохрипел Окумура. – Половина города видела колдовство в балагане, и эти люди дадут показания, если потребуется.

Каждый удар сердца отзывался острой болью в груди, но Окумура раз за разом продолжал наступать, пытаясь загнать ведьму в угол. Пускай он лучше умрёт здесь сегодня, чем вновь покажет слабость перед лицом этой бесчеловечной гадины! Которой – Окумура не сомневался в этом, – вероломная колдунья в очередной раз не побрезгует воспользоваться.

Ведьма снова исчезла из поля его зрения. За спиной градоправителя раздался тихий шорох. Тяжело дыша, но не позволяя мечу дрогнуть в руке, Окумура повернулся и лицом к лицу столкнулся с бледным ликом маски.

Не успел он предпринять очередную попытку наброситься на ведьму, как та опередила его, вцепившись Окумуре прямо в горло.

Меч с громким звоном выпал из ослабевших пальцев, и градоправитель почувствовал, что обмякает в хватке ведьмы – словно она начала тянуть из него последние силы.

– Ты меня не понял, – даже не видя лица колдуньи, Окумура откуда-то знал, что она улыбалась. – Я не боюсь ни обвинений в колдовстве, ни охоты, которую на меня объявит тайная полиция, ни даже твоих пустых угроз. Моя цель куда больше, чем ты можешь себе вообразить, и совсем скоро я добьюсь своего.

Ведьма была ниже Окумуры почти на голову, но хватка у неё была такая крепкая, что, как бы ни бился градоправитель, он не мог ни ослабить её, ни вырваться. Должно быть, она придала себе сил при помощи своей проклятой магии: как иначе она могла так долго уворачиваться от него, чтобы потом наконец одержать верх?

Только теперь Окумура заметил, что одну из рук женщина всё это время прятала в широком рукаве своего старомодного одеяния. Страх вернулся к Окумуре с новой силой. Ему не хотелось даже думать о том, что колдунья могла скрывать там.

– Как мелочны люди, как низок порой полёт вашей мысли, – продолжала говорить Тё, и голос её, как показалось Окумуре, вдруг стал намного ниже. – Вы даже вообразить не в силах, какие возможности может даровать вашим тщедушным телам хотя бы искра живительной силы, за которую сейчас тайная полиция готова удавить всех и каждого.

Пальцы ведьмы крепче сомкнулись на горле Окумуры, отчего он стал задыхаться.

– Всего лишь слабые люди, – продолжала госпожа Тё. – Озлобленные и жестокие. Как и ты, Окумура, и твой татуированный друг Хаяси. Знаешь, что всех вас объединяет?

Градоправитель не мог и шелохнуться в её хватке, не то что произнести хоть слово, но колдунье, похоже, его ответ и не требовался. Она наконец вытащила руку, которую до того держала в рукаве, и протянула её Окумуре.

В этот миг луна снова выглянула из-за туч, и потому Окумура смог отчётливо рассмотреть, что лежало на ладони ведьмы…

Окровавленное человеческое сердце.

Окумуре стало дурно. Он ещё отчаяннее забился в руках ведьмы, из последних сил пытался отвести взгляд от куска мяса, которое, похоже, ещё совсем недавно давало кому-то жизнь, но Тё рывком подтянула его к себе, отчего Окумура лишь издал сдавленный хрип.

– Знаешь, почему я до сих пор не забрала твоё сердце? – прошептала кодунья. – За тобой и твоим другом должок, и я этого не забыла. Пока ты мне нужен – ты будешь жить. Не забывай об этом и не пытайся снова меня подвести: второго напоминания не будет.

Она разжала пальцы, и Окумура грузно завалился на пол. Он жадно хватал ртом воздух и сипло дышал. Ему хотелось поднять голову и посмотреть этой твари прямо в глаза, но боль в сердце не давала Окумуре разогнуться. Он видел перед собой лишь полы её белого одеяния. Его меч, его верный друг, тускло блестел в стороне – но он был слишком далеко, незаметно для колдуньи Окумура его не достанет.

О Великий Дракон, если бы ненависть можно было обратить в оружие, Окумура тут же поразил бы колдунью, не дав ей больше и шанса ускользнуть!

Очередной удар сердца отозвался в груди невыносимой болью. Перед глазами всё стало меркнуть, в ушах зашумело. Мир вокруг начал двоиться и расплываться, словно в каком-то дурном видении.

Колдунья легонько толкнула Окумуру, и он, как полупустой мешок с рисом, завалился на спину. Она нависла над ним – безразличие на бледной маске оттенял лишь лихорадочный блеск глаз, в которых, казалось, плескался весь мрак этого мира…

Окумура многое бы отдал за то, чтобы никогда не видеть ни этой маски, ни её обладательницы, но человек ничтожен в своих потугах предотвратить неизбежное.

– Не думай, что я забуду о том, как ты пытался натравить на меня тайную полицию, – Окумура готов был поклясться, что эта поганая ведьма снова улыбалась. – Вот только расплачиваться за это будешь не ты.

Истинный смысл слов колдуньи дошёл до Окумуры не сразу. Но как только осознание достигло разума, градоправитель встрепенулся, и из груди его вырвался отчаянный вопль:

– НЕ СМЕЙ!

Из последних сил он вцепился в ненавистную маску, и колдунья, не ожидавшая от него такого рьяного отпора, тут же отпрянула. Но было поздно: маска осталась в руке Окумуры, и мгновением спустя она рассыпалась на стайку бледных мёртвых мотыльков, которые с тихим шорохом попадали на пол.

Градоправитель уже не видел этого: его взгляд был прикован к лицу ведьмы. Всё исполосованное шрамами, обожжённое: кроме глаз, на нём не было живого места. Какой раньше была эта женщина, теперь не мог бы сказать никто: и ненависть, отразившаяся на её лице, ещё больше исказила её и без того уродливые черты.

В коридоре послышались чьи-то торопливые шаги. Должно быть, кто-то из слуг услышал крик Окумуры и понял, в что в особняк пробрался чужак.

– Ты за это поплатишься, – пригрозила колдунья. Силуэт её стал прозрачным, словно она и впрямь была призраком, а потом истаял полностью.

В глазах темнело, грудь, где надсадно билось больное сердце, словно стянуло железным обручем. Лишь боль удерживала градоправителя в сознании. Лишь это и желание выжить во что бы то ни стало придало Окумуре сил дотянуться до маленького мешочка, который он всегда носил на поясе.

Там лежали пилюли, которые могли спасти ему жизнь.

Непослушными пальцами Окумура попытался ослабить завязки, чтобы достать хотя бы одну пилюлю, но руки окончательно перестали его слушаться. Он задыхался: сердце в груди будто начинили длинными и тонкими иглами, которые резали его изнутри и одну за другой разрывали ниточки, которые ещё связывали Окумуру с жизнью…

***

Когда в кабинет вбежали двое перепуганных слуг и охранник с мечом наперевес, сердце градоправителя уже не билось. Спасительная пилюля, до которой он так хотел дотянуться, лежала на роскошном хамаадском ковре, устилавшем пол кабинета. Лежало прямо рядом со скрюченными пальцами Окумуры, словно насмехаясь над его последней и отчаянной волей к жизни…

Час спустя в саду особняка собака сторожа обнаружила давно остывшее тело Яно, в груди которого зияла огромная рваная рана.

Кто-то вырвал бедняге сердце.

Уми

Спалось Уми тревожно: даже несмотря на слабость, навалившуюся на неё после не в меру насыщенного событиями вечера, крепко заснуть ей удалось только под утро.

Тогда-то ей и приснился этот сон. В нём ей снова было шесть, и она снова сбежала из дома, но на сей раз одна – с Ёсио, главным товарищам по проказам, ей ещё только предстояло встретиться через долгие два года.

А пока Уми тихо кралась по небольшому проулку, где в ту пору ещё стояла аптека старого Ногути. Из-за приоткрытых ставень доносилась визгливая ругань госпожи Ногути, которая любила пилить своего супруга по поводу и без. Но сегодня вспыльчивость женщины оказалась Уми только на руку: голоса заглушали осторожные шаги девочки, и она могла незамеченной пройти дальше. Идти по главной улице было опасно – можно было легко попасться людям отца, которых уже наверняка выслали на её поиски. Поэтому Уми собиралась спуститься к реке и обойти квартал по поросшему лесом берегу, и уже оттуда подняться к воротам для прислуги – там-то её точно никто не будет поджидать.