Ирина Булгакова - Черный завет
За все дни, проведенные бок о бок с Лесником, Ладимир ни разу не позволил себе повысить голоса, ни тем более оскорбить его. Если бы Доната могла судить о чувствах, которые вдруг поразили Лесника, то смело приписала бы ему растерянность.
– Кто? Я? – черные рты разом раскрылись в кровожадном вдохе. – А вот и не младенцев – много я их переедал. Нет! Я попросил колдуна, что прячется в замке – последнего Повелителя демонов! А уж как мне его достанут, меня не касается. Они рады были от двух напастей сразу избавиться.
Но Ладимир его не слушал. Его смех вызвал далекий гул в скрытой от глаз вышине. Мелкие камни посыпались вниз. Замер в ожидании неведомой опасности Лесник, ни разу не слышавший, как смеется Ладимир. А он все смеялся, и каменная крупа сыпалась на него сверху.
Вот на этой веселой ноте, крепко ухватившись за веревку, Доната оттолкнулась дрожащими от страха ногами, и вместе с ухнувшим сердцем прыгнула на другую сторону. Тяжело и неумело. В какой-то момент она решила, что стена удаляется и ближе уже не станет, но рука, срывая ногти, цеплялась за ветви, гнездившиеся в скале. Ее потянуло назад, в пропасть, но соскользнув по веревке вниз, она села на перекладину, и ноги утвердились на тропе. В то время как она стояла на трясущихся ногах, на другой стороне кипели страсти.
– Ты чего скалишься? Чего скалишься? – раненным кабаном верещал Лесник.
– Да потому, что обманули тебя, гада ползучего! И правильно сделали! Хотя надо было, чтоб у тебя колдун в глотке застрял – еще неизвестно, кто кого! – наступал на него разъяренный Ладимир.
– Что ты несешь? Кто обманул? У нас договор! Понимаешь, договор!
– Вот и можешь задницу подтереть своим договором! Гурман хренов – и жри теперь свой договор!
– Ты врешь! – Лесник сорвался в сухой треск. – Ты врешь…
– Чего мне врать? Если я, вот этими самыми руками, твоего Повелителя демонов убил! Прямо в сердце мечом!
– Врешь! – завизжал Лесник.
Видимо, что-то в глазах Ладимира убедило Лесника, что тот не врет. Он бросился на обидчика, но Доната к тому времени успела оклематься. Брошенный ею увесистый камень угодил Леснику в головной отросток. Прямо в белую опухоль, скрывающую глаз. Это на миг сбило с него спесь.
– Держи!
Безоружный, отступивший в ожидании нападения, Ладимир мгновенно обернулся, и перекладина ткнула его в грудь. В тот же миг тело его пружинисто распрямилось, и он легко перемахнул через пропасть, будто делал это десятки раз на дню.
Ожидавшая Доната вцепилась в него так, как до этого цеплялась за ветви дерева. Не отрывалась, пока не убедилась, что он встал на тропу. Потом ткнулась в плечо, по-прежнему не отводя сведенных судорогой рук. Он крепко прижал ее к себе, и у нее перехватило дыхание.
На другой стороне вопил с досады Лесник, змеясь по узкой тропе. Он что-то говорил, чем-то пугал.
Они так и не заметили, куда он делся. Вцепившись друг в друга, не дыша, они стояли в объятии, которое не смогла разорвать снежная пыль, что принес с собой северный ветер.
6
– Нет, – Доната покачала головой, глядя на здоровенного ушана, лежащего у ее ног. – Посмотри, какая рыба. Не пойдем сегодня никуда, – взмолилась она. – Устроим праздник.
– Как скажешь, – Ладимир спрятал глаза.
– Вот так и скажу. Бездельничаем сегодня. О такой рыбе надо позаботиться. Грех на лету хватать. Обмажем глиной, и в угли. Пальчики оближешь!
– Дело знакомое? – он снисходительно прищурился.
– Еще бы! – фыркнула она. – Да я такие кушанья готовила…
– Вперед.
– Ага, – она не заставила просить себя дважды.
После холодных ветров предгорья Донате показалось, что они вернулись в лето. Ласково пригревал Гелион, вода в реке оставалась на удивление теплой. Неяркие осенние цветы сторицей окупали недостаток красок ароматом.
Дожидаясь, пока приготовится рыба, Доната бездумно бродила босиком по песчаному пляжу реки, изредка наблюдая, как Ладимир занимается устройством ночлега. Там, где река вымыла берег, развесистая ива полоскала длинные ветви в тихой заводи, он устроил в густых зарослях уютное гнездо из только что опавших листьев.
По случаю теплого дня Ладимир снял не только куртку, но и рубаху. По безволосой груди тянулись тонкие ленты шрамов – напоминание о встрече с Мусорщиком, белая полоса под ключицей, и на руке… Доната остановилась в нескольких шагах от него и, не стесняясь, рассматривала отметины. Больше всего ей хотелось их потрогать. Достаточно было представить то странное ощущение, когда после гладкой кожи касаешься стянутой рубцами полосы, и мурашки бегали по спине. Ладимир поймал ее взгляд. Он выпрямился, отложил в сторону топорик, которым рубил мешающие ветки, и тоже посмотрел ей в глаза.
Так они стояли и смотрели друг на друга. Она в рубахе, расстегнутой до пояса, босая, с черными волосами, которыми ласково занимался ветер. И он – полуголый, изрезанный шрамами, с русыми волосами, падающими на плечи. Пока она не решилась прервать молчание.
– А давай тебе, Ладимир, в лесу избушку построим. И будешь ты каждый день по лесу ходить, вот тебе и дорога твоя. А вечером… домой возвращаться, – сказала, и задохнулась от собственной смелости.
Чтобы скрыть неловкость, она развернулась и быстро пошла по берегу, лишая себя возможности остановиться и обдумать неосторожные слова. Но как бы ни металась по берегу, загребая мокрый песок босыми ногами, слов не воротишь. Пусть теперь смеется над неразумной девкой, которая не смогла удержать чувства в узде. Но как тут быть, если жизнь не рисовалась без Ладимира! Там был Белый город, была Та Женщина, которой предстояло посмотреть в глаза, была свобода от черной ведьмы, был родной и любимый лес. Там было все, и не было ничего. Куда пойдет она после Белого города, если в целом мире нет человека, который ждет ее? Который улыбнется и скажет: Доната, а вот и ты! Видно прав был Ладимир, когда бросил когда-то со зла: в лесу живи, дальше от людей!
Доната сорвала с себя рубаху, потом корсетный пояс, забросила все это в кусты. Сняла изрядно надоевшие штаны и аккуратно положила сверху пояс с метательными ножами.
Вода была теплой. Глупо лишать себя возможности искупаться, когда лето решило ненадолго задержаться.
Он появился из зарослей кустов. Он шел навстречу прямо и не скрываясь. Глаза оставались настороженными, а губы что-то шептали. Он подошел к ней вплотную и положил горячие руки на плечи. Она замерла, слушая, как колотится сердце. Потом она сделала то, чего ей хотелось больше всего: провела пальцем по нити шрама, скользнув ненароком по его груди. И поразилась, насколько острой была волна жалости, что перебила дыхание.
