Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать
— Правда? — изумилась она. — Что это за бог, который требует от мужчины предать собственное естество?
Девушка обвила руками его шею, встала на цыпочки так, что губы почти коснулись губ.
— Наши боги велят своим детям любить друг друга.
— Наш тоже. Но бесплотно. Как и полагается детям. — Эдгар попытался снять девичьи руки с шеи — но они обвивали слишком крепко. Не драться же, в самом-то деле?
— Детей тоже. — Ее дыхание касалось губ. — Но чтобы можно было любить детей — нужно любить больших и сильных мужчин. Чтобы потом рождались дети, нуждающиеся в любви.
Он снова выругался — на этот раз про себя. Легко было бежать соблазна, но бороться с ним после долгого воздержания… Руки уже жили своей жизнью, гуляя по узкой спине, и та часть тела, которая… к которой девушка прижималась животом, — та тоже… словом, не угадать его желания могла бы только статуя, а рыженькая статуей отнюдь не была.
— Ни один бог не может быть настолько жестоким, чтобы запретить своим детям любить, — прошептала она. — Пойдем.
Бывают обстоятельства, когда мужчине остается только смириться с происходящим. Эдгар смирился.
Глава 16
Выехали, как и собирались, на рассвете. Хлодий наотрез отказался забираться в предложенную телегу — впрочем, он видел, что Рамон ничего иного и не ожидал, спросив лишь для порядка. Оруженосец был ему благодарен — похоже, господин и вправду стал считать его воином и не стал оскорблять, принуждая сменить седло на обоз. Ехали медленно, почти шагом: держаться в седле Хлодий мог, но едва ли выдержал бы рысь, не говоря уж о галопе. Оруженосец, правда, уверял, что чувствует себя замечательно и вообще хоть сейчас в бой, но Рамон ответил, что незачем, да и некому пускать пыль в глаза. Зачем искушать судьбу понапрасну? Будут у Хлодия на веку бои.
Когда они добрались до будущего замка, Рамон глянул на солнце и приказал Хлодию оставаться за старшего. То есть самому ни в коем случае за работу не хвататься, а как и положено главному, сидеть и командовать. И чтобы к их с Бертовином возвращению стояли шатры, горел костер и пахло обедом. Готовым обедом. А иначе как бы ненароком самого оруженосца, то есть новоявленного старшего, не схарчили.
Хлодий вздохнул, проводил взглядом спины отца и господина и начал «командовать». По большому счету, стоять у людей над душой нужды не было. В походе все просто: не поставишь шатер — будешь ночевать под открытым небом, не сготовишь еду — будешь ходить голодным. Да и зеленых новичков среди них не было: все дело знали, оставалось лишь разделить обязанности. Даже нанятый недавно ратник взялся за дело вместе со всеми, хотя, признаться, Хлодий немного побаивался, что этот не будет слушаться мальчишку. Но, похоже, господин умел выбирать людей. Отец рассказывал, что Рамон принял под командование дюжину вассалов — всех, кто выжил после страшного боя — и их копья, когда был не старше, чем сейчас Хлодий, но как оруженосец ни старался, представить себя на месте господина не мог. Благородная кровь есть благородная кровь, и рабочей коняге никогда не сравняться с чистопородным боевым скакуном, пусть даже в родословной у коняги затесался кто-то чистых кровей. Но Хлодий решил, что будет стараться изо всех сил, чего бы то ни стоило.
Солнце поднималось все выше. Дела шли своим чередом: на поле выросли шатры, затрепетал на ветру красный с серебром стяг. В котле над костром булькала похлебка. От запаха подводило живот, но приниматься за еду, пока не вернутся Рамон с Бертовином, было негоже. К тому же, судя по солнцу, ждать оставалось недолго.
Поначалу никто не понял, откуда раздался крик. Хлодий вскинулся, оглядываясь: через поле бежал деревенский мальчишка, несся изо всех сил, словно зайчонок от гончих. Но погони за ним не было. Оруженосец вскочил — нога тут же дала о себе знать, — зашипел, приказал оказавшему поблизости воину узнать, в чем дело. Тот побежал навстречу парнишке, перекинулся парой слов, взяв за руку, повел в лагерь. Хлодий взглянул на разом посуровевшее лицо солдата и медленно поднялся. Кажется, ничего хорошего ждать не приходилось.
— Там… — мальчишка всхлипнул. — Там в деревне чужие… тятька велел бежать сюда со всех ног, мол, если найду кого, рассказать. Сказал, должны помочь.
Хлодий на миг изумился — откуда мужики знают, что за помощью нужно бежать сюда. Потом вспомнил, что вчера Рамон со своими людьми здесь уже был — тогда, наверное, и сказал. Впрочем, сейчас это неважно, важно другое.
— «Чужие» — такие, как мы, или…
— Нет, они по лесам бродят. Те, кто не хочет, чтобы вы здесь были. Да только от них ни вашим, ни нашим спасу нет — как придут, так оберут подчистую. Да еще и покуражатся вволю.
— Много их?
— Полдюжины.
— Полдюжины? И вы их дрекольем встретить не можете? Чтобы второй раз не посмели прийти?
— Что ты от мужичья хочешь? — вмешался кто-то из солдат. — Да они от одного вида меча, поди, в штаны готовы наложить. Лучше скажи, что делать будем? Господина ждать?
Первой мыслью было согласиться. Подождать Рамона, пусть он решает. Господин всегда знает, как правильно поступить, и никогда не ошибается. Самому Хлодию до него, как до неба, и…
И что теперь, всю жизнь оглядываться сперва на Рамона, потом на отца, потом еще на кого-то старшего, мудрого и всезнающего? Рыцарь сказал «останешься за старшего», хотя рядом были люди и старше и опытней. Получается, он верил в своего оруженосца? Верил, случись что, тот сможет сам принять решение? Тогда выходит, что дожидаться господина — значит подвести эту веру.
Но вдруг врагов больше полудюжины? Если под неумелым командованием оруженосца кто-то из своих будет ранен или, того хуже, погибнет?
Хлодий потер разом занывшее бедро. Лучше пусть нагорит за самоуправство, чем за бездействие. Что до остального — тому, кто выбрал меч, глупо надеяться умереть в своей постели. Они все, и сам Хлодий в их числе, знали, на что шли. Значит, пусть так.
— Ждать не будем. Надеть броню и в седла.
— Сам в седле усидишь?
— Придется. Если нет — меня не ждать. Сперва дело, потом все остальное. — Он обернулся к мальчишке. — Деревня где?
— Там, — махнул он рукой.
— Мы вчера там были, найдем, — вмешался один из воинов.
— Хорошо. Малец, ты тут останешься. За едой пригляди. И если господин вернется раньше нас — расскажешь, что к чему. — Все это Хлодий говорил, уже торопливо влезая в доспех. Волнение даже на миг заставило забыть о раненой ноге, но, оказавшись в седле, юноша едва не взвыл. Стиснул зубы — выдержит. Должен выдержать. Долг господина — защищать своих подданных, и когда эта земля станет его — как править, зная, что не сдюжил с самого начала?
