Ирина Астахова - Бабочки в жерновах
А Лив, оставшись в крипте, стала что-то тихонько напевать. Простую, совсем простую песенку. Свою любимую.
- Рыбка глупая попалась на крючок.
Очень сладкий был на нем червячок.
А червяк тот был дурачок, дурачок,
Раз попался просто так на крючок, на крючок…
Верэн. ЭспитОтчего-то Верэн была уверена, что после визита к погребальной скале не сможет уснуть. Но ворочаться с боку на бок ей пришлось вовсе не от недавнего соприкосновения с запредельным. Все мысли девушки были только о Берте. Причем почти все без исключения такого свойства, что лучше их при себе держать и мамке не пересказывать.
Стоило глаза закрыть, как рыжий контрабандист являлся девушке во всей красе – широкоплечий, сухощавый, легконогий, а главное… обнаженный. И мерещились Верэн его жесткие поцелуи, от которых пресекалось дыхание, а сердце билось часто-часто. Откуда нецелованной ни разу девице знать, как оно бывает, когда мужчина любит и желает, когда его губы поджигают кожу везде, где касаются? Но ведь знала же!
Оттого и вертелась под одеялом без сна, задыхаясь то ли от летней духоты, то ли от разгорающейся страсти к рыжему пройдохе, у которого наверняка в каждом поселке, что на вирнэйском берегу, что на мурранском, по женщине. А еще Лив дама Тенар. Верэн юная, но не слепая.
Девушка не заметила, как вывалилась из горячечных фантазий в сон.
Она снова стояла перед закрытой дверью, ведущей в запретную башню. Тонкая, от запястья до локтя унизанная браслетами рука сама толкнула створку… Из кромешной тьмы Верэн шагнула в золотой свет от тысячи свечей, зажмурилась, заслонилась ладошками, и хотела было отступить, но за её спиной кто-то стоял.
Девушка обернулась и оказалась лицом к лицу с Бертом. Так близко, как никогда прежде. Его руки легли на плечи, губы встретились... Казалось, это белое, просторное одеяние медленно-медленно стекает вниз. Берт подхватил девушку как перышко, вознося над собой, любуясь и предвкушая то, что случится дальше.
И когда уже случилось, прямо тут, на гладком, отполированном до блеска алтарном камне... Запретное, непозволительное, богохульное! Когда от торжествующего крика Берта дрогнули возмущенно огоньки свечей, когда горящую от поцелуев кожу лизнул первый язычок сквозняка, Верэн поняла, что готова не только заплатить жизнью за эти мгновения счастья, но и пройти заново весь путь грехопадения. Снова и снова, ни о чем не жалея, никого не щадя.
А Хилу Рэджису снилась война. Точнее, лазарет и белобрысый молодой хирург в окровавленном фартуке с пилой в руке.
- Колено раздроблено, будем резать, - бросил он, едва глянув на раненого.
У Рэджиса уже не было сил кричать, и он лишь мычал и плевался, когда в рот ему лили самогон. А потом в зубы Хилу вставили чурбачок и…
Он стонал сквозь стиснутые в судороге зубы, брыкался, пытаясь изо всех сил вырваться из кошмара. Тщетно. Пока не досмотрел-дочувствовал весь процесс ампутации от первого разреза до прижигания маслом, сон не отпустил ветерана из стальных когтей.
- Хватит! Ну, перестань же! – крикнул Хил и очнулся.
Ох, и хватка у ночных видений, ох и сила! Все болело, каждая косточка, каждый нерв. Точно на кусочки разорвали, а потом сшили заново.
Он долго ругался на всех языках, какие знал, тер живую-здоровую ногу, сплевывал прямо на пол кровавую слюну. А потом курил одну сигарету за другой, глядя на море, и почти беззвучно напевал что-то про глупую рыбку и червячка. Мурлыканье успокаивало и возвращало душевное равновесие.
- Кошку завести, что ли? – спросил он себя, глядя в треснувшее зеркало, когда брился.
Помнится, на том корабле, где он стал классическим одноногим боцманом, жила трехцветная кошечка.
Дина Тэранс всегда засыпала мгновенно, как только смыкались веки, и бессоницами не страдала ни в юности, ни в глубокой старости. И ей всегда снилось что-то приятное. Даже когда наяву жизнь ничем хорошим не радовала – ни новостями, ни доходами, ни здоровьем. Голодная и гонимая, больная и одинокая Дина всегда могла спрятаться в теплую нору сна, где её ждал щедрый стол и теплый дом. И там с ней всегда бы Хил. Всегда живой, всегда здоровый и всегда любящий только её, Дину. Иногда ведьме казалось, что только ради этих снов она и продолжала жить, в очередной раз схоронив Хила. Смерть тоже очень напоминала сон, после которого наступит долгое мучительное пробуждение. И Лисэт в качестве дочери или матери, ненавидимой дочери или ненавидящей матери. Главное, что её никогда не было в снах у Дины.
Вот и сейчас ведьме приснился бесконечный пляж побережья Хадранса, веселый семейный пикник, где есть место для уютного пледа, зонтика от солнца, плетеной корзины с пирожками, аппетитным куском домашней ветчины и пахучим сыром, бутылками белого и зеленью. Ах, счастье какое! Только она и Хил, только море и небо…
Исил Хамнет всю ночь пил разведенный яблочным соком самогон. Постепенно, не торопясь, по стаканчику, но без перерыва, добиваясь полного беспамятства. Дозу свою доктор знал прекрасно, и была она, скажем прямо, благодаря здоровому образу жизни изрядная. Но так как запасов спиртного хватило бы на много дней беспробудной пьянки всего населения острова, экономить его не приходилось. И чистейший натуральный продукт вновь доказал свою пользу для человечества, свалив доктора Хамнета с ног незадолго до рассвета.
Лисэт снился младенец в колыбели. Её ребенок. Мальчик. Кажется, она даже плакала от облегчения, осторожно развернув пеленки.
Глава 11
Бабы – зло, красивые – двойное зло, а если еще и властные, то зло в кубе. А ежели их еще при этом больше, чем одна? От такого уравнения впору топиться!
- Но с этим мы покуда погодим… - бормотал себе под нос Берт, озабоченно поглядывая из рубки «Келсы» на чернеющее небо. На море так и вообще лучше было не смотреть – ничего хорошего, расстройство одно.
- Как движок, Чик? – крикнул он в машинное.
- Как часы, кэп! – отозвался механик.
- Ну, тогда отваливаем и помалу…
«Келса» вздрогнула и жалобно застонала всеми своими шпангоутами и переборками, и Берт прикусил губу, чтобы не подхватить этот особенный тоскливый звук корабельного металла, терзаемого волнами. Мороз по коже от него, стылой жутью веет и так и тянет бросить штурвал и укрыться где-нибудь, приникнув к мягкому и теплому. «Келса» не хотела выходить из-под защиты скал, и капитан ее тоже не слишком жаждал ночных приключений среди свирепых волн, однако надо – значит, надо. Пока дойдешь до мурранского побережья по такой погоде, да пока груз заберешь… Не факт, что удастся обернуться до Фестиваля. Всего день остался в запасе, а погода не радует, а тут еще и разгруженное суденышко прыгает по волнам, как пустая жестянка из-под тушенки.
