Роджер Желязны - Имя мне — Легион
— А по-моему, у вас для этого были куда более веские причины.
Я быстро посмотрел на стену.
— Не в тот раз.
— Объясните.
— Вы ведь на самом-то деле не хотите этого знать.
— Еще как хочу.
— Ладно. Я хотел выяснить, какие цветы вам нравятся. Помимо всего прочего, вы — мой клиент, — и я пошел дальше через кухню в чуланчик, где принялся искать инструменты.
Я сидел в кресле, повернутом боком к столу и лицом к двери. В большой комнате домика основными звуками были случайные шорохи да треск поленьев, превращающихся в пепел на каминной решетке.
Только холод, белизна снежных хлопьев, несущихся за окном, и безмолвие, подчеркнутое ружейным огнем, углубившееся теперь, когда перестрелка прекратилась… Ни вздоха, ни шороха. И ничего не предвещает бурю — разве что ветер за окном… но его тоже нет.
Большие пушистые снежинки в ночи, в безмолвной ночи, безветренной ночи…
После моего появления прошло немало времени. Сенатор долго беседовал со мной. Его расстроило то обстоятельство, что я не мог ему рассказать слишком многого о «подпольной безличностной субкультуре», в существование которой он уверовал. В действительности я и сам не был уверен в том, что она существует, хотя мне приходилось случайно сталкиваться с тем, что можно было принять за ее краешек. Тем не менее, я никогда не горел желанием установить связи с чем-то этаким и не интересовался даже намеками на подобные вещи. Я высказал ему свое мнение о Центральном банке данных, когда он спросил меня о нем, и в этом мнении ему кое-что не понравилось. Он обвинил тогда меня в огульном отрицании способа решения проблемы без всякой попытки предложить что-то конструктивное взамен.
Мысли мои рванулись назад — сквозь усталость и время, и лица, и снег, и массу пространства к давнему вечеру в Балтиморе. Как давно это было? Это заставило меня вспомнить «Культ надежды» Менкена. Я не мог дать сенатору точный ответ, альтернативное предложение подходящей системы, которой ему хотелось — потому что таковой не могло быть. Обязанности критики не надо путать с обязанностями реформатора. Но если непроизвольное сопротивление сливалось с подпольным движением, занятым поиском способов обмануть тех, кто владеет записью данных, вполне могло случиться так, что большинство предприимчивых личностей случайно наталкивались на какой-либо полезный эффект. Я пытался заставить сенатора понять это, но не знаю, как много он извлек из всего того, что я сказал ему. В конце концов он утомился и ушел на верхний этаж принять таблетки и закрылся там на ночь. Если его и беспокоило то, что я не обнаружил в шлеме никаких поломок, он этого не показал.
Итак, я сидел там — с рацией, револьвером на столе, инструментом на полу около кресла и с черной перчаткой на левой руке.
Палач придет. Я в этом не сомневался.
Берт, Ларри, Том, Клей и шлем могли — а может, и не могли остановить его. Что-то во всем этом беспокоило меня, но я настолько устал, что просто не мог думать о чем-то, кроме сиюминутной, теперешней ситуации, собирая все остатки бдительности. Я не решался принять стимулятор, выпить или закурить, потому что моя центральная нервная система была частью оружия. Я смотрел на то, как мимо окна пролетают большие пушистые снежинки.
Я услышал щелчок и вызвал Берта и Ларри. Подхватив шлем, я вскочил на ноги, когда свет внутри него снова замерцал.
Но было уже слишком поздно.
Поднимая шлем, я услышал, как снаружи прогремел выстрел, и этот выстрел для меня был вроде предупреждения судьбы. Те ребята не походили на людей, открывающих стрельбу раньше, чем находили мишень.
Дэйв сказал мне, что радиус действия шлема приблизительно составляет четверть мили. Итак, если измерить время между тем, как шлем подал сигнал о появлении Палача, и тем, когда его засекла охрана, получается, что Палач движется очень быстро. Добавим к этому возможность того, что уровень мощи мозговых волн Палача и их воздействия могут быть выше, чем у шлема. И теперь допустите, что он воспользуется этими факторами, пока сенатор Брокден все еще лежит, бодрствуя и тревожась. Резюмируем: Палач вполне может почувствовать, что я здесь, что шлем у меня, и поймет, что это самое опасное оружие у тех, кто караулит его, и метнет в меня молнию прежде, чем я смогу справиться с этим механизмом.
Я опустил шлем на голову и призвал на помощь всю свою выдержку.
Снова ощущение, что я разглядываю мир через снайперский прицел, снова все сопутствующие ощущения. Итак, мир состоит из фасада домика, Берта у его двери с винтовкой у плеча и далеко слева — Ларри, рука которого, швырнувшая гранату, уже опускалась. Граната — мы поняли это мгновенно — пролетит мимо; огнемет, который он теперь нащупывал, окажется бесполезным прежде, чем он им воспользуется.
Следующая пуля Берта рикошетом отлетела от нашей грудной плиты влево. Удар на мгновение заставил нас пошатнуться. Третья пуля прошла мимо. Четвертого выстрела не было, потому что мы вырвали ружье из его рук и отбросили в сторону — все это произошло мимоходом, когда мы проносились мимо, обрушиваясь на дверь домика.
Палач вошел в комнату, дверь затрещала и рухнула.
Мой мозг словно раскололся на двое: я одновременно видел гладкое металлическое тело появившегося манипулятора и выпрямившегося с дурацкой короной на голове себя самого — левая рука вытянута, лазерный пистолет в правой, тесно прижатой к боку. Я вспомнил лицо и крик, и звон в ушах, снова узнал это ощущение мощи и небывалых ощущений, и я собрал все свои силы, чтобы управлять всем этим квазиорганизмом, как будто он был моим собственным — сделать его моим собственным и остановить металлическое чудовище, пока мое изображение, застывшее, как на моментальной фотографии, поворачивается в комнате…
Палач замешкался, споткнулся. Такую инерцию не погасить за насколько мгновений, но я чувствовал: его тело откликнулось на мои приказы. Я зацепил его. Он заколебался.
Затем прогремел взрыв — словно гром, землетрясение, извержение вулкана прямо под окном, потом полетели гальки и обломки. Граната, конечно. Но осознание природы взрыва все-таки отвлекло меня.
Этого мгновения хватило Палачу, чтобы прийти в себя и броситься на меня. Инстинкт самосохранения заставил меня отказаться от попыток овладеть его цепями управления и перейти к самообороне: я нажал на спусковой крючок лазерного пистолета. Левой же рукой я попытался ударить его в среднюю секцию — там, за пластиной, скрывался его мозг.
Он блокировал этот удар своей рукой и сбил шлем с моей головы. Затем он выбил из моей руки оружие, которое уже раскалило до красна его левую сторону, смял пистолет и швырнул на пол. И тут же он пошатнулся от удара двух пуль из крупнокалиберной винтовки. Берт, подобравший оружие, стоял в дверном проеме.
