Евгения Гордеева - Все точки над ё...?
— А я тут при чём? — поразился тот.
— Ну-у… Вы, кузнец небесный. Тоже ведь нож выковать можете.
— Могу, конечно, — задумался Громовержец.
— Вот я и хотела попросить, сделать Вас такой кинжал, только одноразовый.
— Какой?
— Одноразовый. Я, так понимаю, этим кинжалом надо убить волкодлака и отпустить тем самым душу Смеяны на волю. Так?
— Так, — согласился Перун.
— Вот я и подумала, что если этот кинжал после ритуала исчезнет, то и дело будет сделано, и другие на этот ножичек претендовать не будут, и Кощей успокоится.
— Горбатого только могила… — пробормотал Май.
— Зато я спокойно себя чувствовать буду, — призналась я.
— Так ты из-за этого кинжала переживаешь? — переспросила Макошь. Я согласно кивнула. — Перун, ты должен сделать кинжал, — безапелляционно заявила она. — И как можно скорее. Волкодлак в любой момент может освободить-ся.
— Как бы ему кто не помог в этом, — предположил Май, в чём я с ним была полностью согласна.
— Оборотни не допустят, — утешил нас Перун.
— А Вы им помочь в этом не хотите? — язвительно поинтересовалась я.
— Поможем, — ответила за Громовержца Макошь. — Семаргла попросим.
— А кинжал… когда? — я решила не упускать шанс и взять с бога слово чести.
— Тут всё просчитать надо, — состроил серьёзную физиономию Перун. — Задачу ты задала не простую… Но просьбу твою я выполню.
— Спасибо, — хоть так. Буду надеяться, что это не затянется на очередные восемьдесят лет.
— Варя, — Громовержец как-то растерянно посмотрел на меня, — вы уж не покидайте нас. Нам без вас никак нельзя.
— Это нечестно! — пробубнила я, отводя глаза с навернувшимися слезами. — Я подумаю…
— Ты это серьёзно? — это был первый вопрос мужа по возвращению домой.
— Ты про что? — попыталась я прикинуться дурочкой.
— Про Порубежье…
— Было дело, хотела послать их… к Ядреной Матрёне.
— Из-за Кощея? — искренне удивился муж.
— Из-за всего. Вот где они, эти самые вездесущие боги, когда их помощь нужна? — я почувствовала, что с тру-дом успокоенные нервы снова начали издавать металлический звон.
— Да какие они вездесущие, — махнул рукой Андрей. — У них узконаправленные специальности. Они же мыслят и действуют в рамках заложенных в них программ… качеств. А мы — универсалы!
— Это иногда сильно раздражает, — согласилась я с доводами мужа, и устало опустилась на любимый диван. — Кстати, как там Марла?
— Белый Волк сказал, что уже лучше. Самые трудные дни прошли. Через неделю всё будет хорошо.
— Слава богу, — вздохнула я и закрыла глаза.
Конечно, я всех простила. Всех, кроме Кощея. Его подлого поведения я не прощу никогда.
А Перун сдержал данное мне слово…
Примерно неделю спустя к нам ворвался запыхавшийся Рыська.
— Он жив!
— Кто? — дуэтом поинтересовались мы с мужем.
— Этот парень…, который волкодлак.
— Не понял, — нахмурился Май.
— Сегодня Перун передал Всеведу кинжал, для умерщвления волкодлака.
— Ну-у?
— Что, ну? Всевед волкодлака прире…, - Рыська запнулся, глядя на мою посеревшую физиономию, — того… Волкодлак сдох, а парень этот… Роман, кажется, он жив остался. Теперь сидит у оборотней под замком и материт весь свет. Белый Волк спрашивает, что с ним делать?
— А-а… как это так получилось? — я непонимающе посмотрела на Рыську.
— Такой вот кинжал по твоему заказу Перун выковал. Он только сущность зверя убил, душу Смеяны освобо-дил и… исчез.
— Исчез, значит, — я задумчиво поскребла переносицу и ядовито процедила. — А Перун молоде-ец…
— Ага, — согласился Рыська, не поняв моего сарказма.
— Раньше не мог догадаться такой кинжал сделать! — поделилась я своей горечью с мужчинами. — И чем он только думал?
— А с парнем то, что делать? — гнул свою линию фолк, не обращая внимания на мои инсинуации в адрес Гро-мовержца.
— Да стирку ему устройте и в наше пространство выпенните, — посоветовал Май.
— Стирку? — с сомнением повторил гость. — Стирку после добровольного согласия проводят.
— Так получите у него добровольное согласие. Предложите ему жуткий альтернативный вариант в виде руд-ных шахт, и он согласится как миленький, — Май насмешливо посмотрел на Рыську. — Неужели у вас нет способов его уговорить?
— Есть, конечно, — согласился фолк. — А потом его куда? В парк ваш обратно проводить?
— Лучше куда-нибудь за город, подальше. Две недели всё-таки прошло. Не мог же он в парке всё это время околачиваться.
— Хорошо. Найдём глухое местечко. А ты, Май, со мной в Волчановку прогуляться не желаешь? Ты как, Варь, отпустишь его?
— Тайны? — зловещим шёпотом поинтересовалась я.
— Ну что ты, — бодро заверил меня Рыська, — какие тайны. Ты тоже можешь идти с нами.
— Дел дома полно. Эх…
— Так я Джинни позову, она тебе поможет.
— Зови! — обрадовалась я.
— Надо Таврина предупредить, — опомнился муж, — а то ведь он считает, что с Вибровым покончено, — он на-брал номер на сотовом. — Олег? Привет! У нас есть новости о нашем зубастом друге. Да. Через сколько? Лады. Ждём. Он будет у нас минут через двадцать, — доложил он нам с Рыськой. — Чайку?
— Рыська, а Смеяна появилась? — запоздало поинтересовалась я у друга.
Парень только-только собирался откусить трёхслойный бутерброд с докторской колбасой, вздохнул, отложил еду на тарелку и терпеливо мне поведал:
— Душа вернулась… освободилась. Она ведь как-то в сущность волкодлака встроена была. Вроде как в плену. Тюрьма разрушена, узница освобождена. Теперь надо ждать, когда родится девочка, назовут её Смеяной. Душа вер-нётся в этот мир. Девочка вырастет, встретит Всеведа, полюбит его… и вот тогда…
— Так долго? — огорчённо произнесла я. Мне было бы гораздо приятнее знать, что получил Кощей назад свою жену ненаглядную и удалился в свой скит, забыв о моём существовании.
— Для него, Бессмертного, двадцать лет — не срок. Подождёт, — он снова взял в руки бутерброд и торжественно открыл рот.
— Это конечно… А у кого родиться? — не унималось моё любопытство.
Рыська укоризненно скосил на меня глаза, пожал плечами и впился в бутерброд.
«Он же голодный, как… А я его отвлекаю, ядрёна Матрена!»
Таврин приехал раньше. Выражение лица его было крайне настороженным.
— Сбежал?
— Нет, — успокоил его Май и предложил чаю. — Волкодлака уничтожили. Сущность его, то есть, а этот… субъ-ект живой — здоровый сейчас у оборотней под замком сидит.
— Тихо сидит?
— Громко, — усмехнулся Рыська. — Материться на весь свет, карами жестокими угрожает, папой хвастается.