Людмила Гетманчук - Шерше ля фам, или Возврату не подлежит!
— Му-у-у! — честно ответила я, вытаращив от неожиданности глаза. Совсем сдурел!
— Вы бы девушке рот открыли, — мудро заметил Дарвиль. — Она иначе не ответит.
Но на помощь мне не спешил, предатель! Видимо, решил остаться целым. Не выйдет! Лес рубят — щепки летят! А я сегодня Железный Дровосек с мозгами Страшилы и сердцем Храброго Льва! Где мои Летающие обезьянки?!
И подпрыгнула на ноге сначала одного мачо. А потом иммигрировала ко второму, когда первый разжал руки от неожиданности. И повторила подвиг!
Мужики подскочили. Я поаплодировала. Затем честно ответила на заданный вопрос:
— Отношения между мной и айрами тесные и дружественные. — Скрестила за спиной два пальца. — Мы — команда!
И не соврала. Мы же так славно поиграли в дартс на выживание… и расстались впечатленные друг другом.
— Слава Деве-Светоносице! — отозвался Грэг, облегченно вздохнув и начиная широко улыбаться. — А я уж стал волноваться!
— Э-э-э? — озадачилась я.
— Извини, Саша! — Он подскочил и чмокнул меня в нос. — Ты не умеешь врать! А сейчас… — Он создал из воздуха розу, вручил мне и заявил: — Я пошел, скоро увидимся! — И свалил, оставив нас с Дарвилем в обществе зевак, точнее, одного — слепоглухонемого нищего с открытым ртом.
— Мужик, — строго сказала я, доламывая розу. И покачала головой. — Доложи внутренней разведке — враг обезврежен!
Нищий икнул, вскочил и смылся, в состоянии паники позабыв, что по легенде у него одна нога.
— Как вы его вычислили? — полюбопытствовал Дарвиль, снова предлагая мне руку.
— И у кого здесь просить милостыню? — обвела я рукой закуток с двумя наглухо закрытыми дверями и полным отсутствием прохожих. — Если только птички подают!
— Александра, вы — выдающаяся девушка! — сделал мне комплимент гвардеец, угрожающе строя глазки. Он замолк.
И слава богу! Количество «вы» скоро превзойдет критический уровень!
— Не особо, — покосилась я на свое декольте. Вздохнула: — Но нельзя быть совершенством во всем! Нужно просто к нему стремиться…
И мы пошли. К моему светлому будущему! Потому что к темному прошлому, то бишь домой, я идти отказалась. Сослалась на свои поврежденные и растрепанные нервы.
По взгляду Дарвиля было понятно, что встрепанными были отнюдь не мои нервы, а кое-что… кто-то другой. Что я могу сказать? Людям всегда всего мало, даже людей.
В общем, мы мирной парочкой покинули этот район и отправились на променад… то есть прогулку.
Белокаменная часть столицы, так называемый Светлый город, оказался, без сомнений, прекрасен. Дома из камня, местами отделанные шлифованным мрамором, буквально отражали свет. Чистые тротуары и мостовые были достаточно широкими, чтобы могли разъехаться две кареты, да еще и осталось место для всадников. Множество зеленых посадок и цветов.
Я истинно наслаждалась… Целый месяц меня никуда не отпускали дальше двух кварталов от дома графини. И то под усиленным конвоем, состоявшим из Дарвиля, парочки учителей, чтобы не отрывалась от процесса обучения правилам поведения, и камеристки графини.
В двух кварталах от места моего заключения находился парк, и Лоретта посчитала нужным меня туда выводить. Цитирую: «Вам иногда нужно проветриваться, Александра. Вы и так похожи на зеленую мышь, не стоит усугублять и становиться синей».
Но и это удовольствие тетя умудрилась отравить! Она распорядилась выгуливать меня до завтрака, чтобы не позорить себя и не развлекать меня. Теперь меня в парк выволакивали в шесть часов утра и таскали по аллеям, представляя меня редким прохожим как племянницу графини из провинции, попутно извиняясь за мою невоспитанность и легкий акцент. А как еще можно говорить в такую рань, если глаза и то не разлеплялись? Пусть скажет спасибо, что я использовала только нормативную лексику и вежливо мычала.
Увлеченные раздумьями, незаметно мы вышли к королевскому дворцу. Я изумленно осмотрела площадь, донельзя забитую народом, и немедленно поинтересовалась:
— У нас бунт? Можно поучаствовать?
Дарвиль ужаснулся и прошептал:
— Откуда у вас такие крамольные мысли, мадемуазель?
— Оттуда! — кивнула я на толпу. — Такое столпотворение может быть только в двух случаях: либо что-то свергают, либо что-то на халяву раздают!
— Да нет же! — Охранник утащил меня подальше от растопыривших уши гуляк. — Это обычное явление. Если в этот день с утра увидеть его величество, то неделю будет сопутствовать успех в делах.
— Круто! — восхитилась я, наблюдая за карманным воришкой. — Любых?
Дарвиль кивнул.
— Странно, что королевство еще окончательно не разорили…
Толпа заволновалась и кинулась вперед. Меня оторвало от гвардейца и закрутило в людском водовороте. В результате я оказалась тесно прижатой к чугунной ограде с замысловатыми литыми завитушками.
— Король! — раздались приветственные крики. — Король!
— Теперь и мне чего-то перепадет, — проскрипела я, работая локтями. — На неделю. Главное, чтобы не то, что я думаю…
Четверо дюжих гвардейцев налегли на железные створки и дружно закричали:
— Разойдись! Разойдись, вашу дивизию!
А куда? Сзади напирали желающие поймать удачу, спереди — злые усатые вояки напрягали мускулы, выдавливая ворота вместе с повисшей на них мной, и я не придумала ничего умнее, как, отбиваясь зонтиком от особо настырных граждан, залезть на ворота. Завитушки оказались достаточно удобными, на них можно было почти нормально стоять.
— Александра! — услышала я крик Дарвиля. — Осторожно!
В этот миг через ворота проехала карета в сопровождении нескольких всадников, и я встретилась глазами с королем. Мне показалось, что время остановилось.
Знакомые серые глаза на совершенно чужом лице, усталые и немного сонные, умные и всепонимающие. Породистое лицо потомственного аристократа лет сорока — сорока пяти, небольшие усы, тонкие губы, растянувшиеся в довольно ехидной улыбке, когда наши взгляды встретились.
Всего один короткий миг — и золоченая карета уехала вперед, но я успела заметить рядом с его величеством еще одну персону. И эта персона мне была очень хорошо знакома. Я бы даже сказала — слишком! До интимных родинок и каждого волоса! Хоть лицо и закрывала маска. На этот раз маска была серой, в цвет сюртука, но ученика мага я все равно знала как облупленного. Вот уж точно — шок сродни удару дубиной: в глазах — туман, в голове — дурман, в сердце — боль, а в мыслях — все острое для особо тяжкого и усугубляющего!
Кавалькада проследовала через площадь, и ворота стали закрывать. Сильные руки аккуратно сняли меня со створки и бережно опустили на землю.
