Святослав Логинов - Свет в окошке
– Спасибо, – чуть слышно проговорила Анюта. – Сидеть со мной не нужно.
Она повернулась и побежала к парадной.
– Жду завтра! – крикнул Илья Ильич. Массивная деревянная дверь гулко хлопнула. Илья Ильич постоял несколько секунд, глядя на окна и стараясь представить, за каким из них живёт Анюта. Потом пожал плечами и пошёл к центру, к бывшему Илюшкиному, а теперь своему дому. Прошёл шагов двадцать, оглянулся, снова пожал плечами. Странно было на душе. Девчоночка, годная ему во внучки, если не в правнучки, пробудила чувства совершенно не отеческие, и только что стоило немалых усилий развернуться и уйти, не напросившись в гости. Тем более что там, в квартире, номера которой он не спросил, нет строгих родителей и вообще никого.
– Бес в ребро... – пробормотал Илья Ильич, признаваясь самому себе в абсолютно недопустимых чувствах. Потом он вздохнул, успокаиваясь и представляя, как завтра Анюта ни свет ни заря поднимет его и они отправятся в китайский сектор, но, конечно, опять не доберутся. Илья Ильич знал, что на этот раз он не проспит, а поднимется задолго до звонка и будет ждать его с мальчишеским замиранием сердца. И впрямь бес в ребро; в потустороннем мире бесам раздолье.
Анюта не позвонила и не пришла.
Обманутые ожидания оказались вдвойне неприятны, поскольку Илья Ильич, и впрямь вскочивший среди ночи, от нечего делать принялся пересчитывать наличность и обнаружил прибавку в двадцать девять мнемонов. Это не были живые воспоминания, мнемоны оказались немыми, сообщив лишь, что получены они в качестве платы за поставленный блок. Получается, что деньги, которые заплатила пьянчужка, пошли не Анюте, как полагалось бы по совести, а ему. Когда Илья Ильич сообразил это, его ожгло стыдом, и он ждал Анюту, думая в первую очередь о том, как будет извиняться и возвращать неправедные деньги.
А Анюта не пришла. Обиделась или просто не сочла нужным прийти. Давно известно, хочешь испортить отношения с человеком – задолжай ему побольше денег или дай крупную сумму взаймы. Отношения будут испорчены прочно и навсегда.
Илья Ильич просидел день взаперти, питаясь чаем и плохо придуманной яичницей, а на следующий день отправился сам разыскивать Анюту. Некоторое время он бродил по безликим спальным кварталам, пока не убедился, что даже дом точно определить не сможет. И только затем сообразил, что адрес можно узнать любого человека, а не только близкого родственника.
* * *
Адреса у Анюты не оказалось, перед глазами возник уже знакомый индекс, указывающий на квартал призраков. Стараясь унять холодную дрожь в груди, Илья Ильич поспешил за слабым сигналом временного маячка. Да не может этого быть, так просто не бывает. Какой же Анюта призрак? Теплые ладони, растерянная улыбка, наивные рассказы, особо страшные в своей наивности... Скорей всего она просто отправилась зачем-то в этот квартал, кого-то навестить или одиноко посидеть среди развалин, а адрес указал не квартиру, где её сейчас нет, а место, где она находится в данную минуту. Ну, конечно, так оно и есть, ведь адрес этот – тот же маяк, просто временный, на один день...
В квартале призраков ничто не изменилось, да и не могло измениться. Те же археологические обломки, сохраняющие подобие памяти о позабытых людях, те же засыпанные пылью свитки и папки документов, та же тишина и неподвижность. И так же, как три дня назад, не потревожив рыхлой пыли, из ниоткуда появилась человеческая фигура.
– Анюта, – прошептал Илья Ильич, – что же это с тобой?
Она улыбнулась виновато, словно извиняться собралась, и ничего не ответила.
«Мать умерла, – наконец сформулировал Илья Ильич истину, в которой не хотел признаваться самому себе, – а больше Анюту вспоминать некому. Дворник со своими лямишками не прокормит...»
– Он уже давно на пенсии, – ответила Анюта на непрозвучавшую мысль.
– Что ж ты не сказала, что у тебя совсем денег нет?
– У меня оставалось немножко, но я их отдала. Она сказала, что я обязана её кормить, и я отдала...
Илья Ильич застонал, схватившись за голову.
– Что ж ты мне не сказала? У меня твоих денег тридцать мнемонов. Я просто тогда ещё не знал об этом...
Анюта молчала, и видно было, что судьба мнемонов её мало волнует.
– Почему ты не сказала?
– Я сказала, что я тут живу, но оказалось, что я вам не нужна вовсе. Зачем мне эти мнемоны?
– Ты мне нужна, – холодея, выговорил Илья Ильич. – С чего ты взяла, что не нужна?
– Если девушка позволяет проводить себя до самого дома, значит, она к себе приглашает. Это все знают. А ты не пошёл. У других девчонок всё просто получалось, а у меня вот... я даже не целовалась ни разу.
– Анюта, – выдохнул Илья Ильич, – смотри, вот твои деньги, много... Ты же всё помнишь, возьми, ещё можно всё вернуть! Не уходи, ты мне нужна! Ну что я тут буду без тебя делать?!
Она не ответила словами, лишь отрицательно качнула головой, и в этом движении утонули все беспомощные доводы.
Илья Ильич наклонился и поцеловал бесплотные губы.
* * *
Долина Лимбо в любую сторону уходит в бесконечность, демонстрируя, что для человеческой памяти пределов нет. Думайте, живые, вспоминайте, фантазируйте – сюда вместится всё. Но пока что миллиарды живущих сумели создать лишь один Город, окружённый океаном нихиля. И одни лишь умершие фантасты утверждают, что где-то вдали, на космических расстояниях, располагаются города, в которых обретают посмертие неприлетевшие инопланетяне. Не верьте профессиональным брехунам, никого там нет, только блёклая ровность нихиля. И можно идти в любую сторону, пока всякое отчаяние не растворится в бескачественной субстанции. Нихиль лечит всё, но никогда не торопится.
Который уже раз топтал Илья Ильич окаянный кисель, шагая неведомо куда. Позади остались развалины квартала призраков, теперь можно идти, не думая ни о чём, разве что об Афоне, который уловит сигнал проснувшегося маяка, прибежит, прочитает назидание, а потом начнёт лечить смирновской монополькой под уйгурские хичины. Ох, как много и вкусно приходится питаться в мире невещественном! Набитый желудок тоже хорошо заглушает боль опустошённой души.
А чем ещё заняться покойнику? Лучшее спасение – работа, но её нет, а мысль о развлечениях не вызывает ничего, кроме тошноты. Мудрое спокойствие музеев сейчас не для него, ревущее безумие спортивных и гладиаторских арен – тем более. Суматоха маскарадов, надуманные проблемы театральных постановок, абстракции публичных диспутов (и такие есть!) – всё кажется ненужным и звучит фальшивым диссонансом.
Такое и в прошлой жизни бывало, хотя там никогда не винил себя в чужой смерти, разве что однажды, когда сдуру не выгнал с работы вечно пьяного чикировщика и того в конце концов придавило упавшим стволом. Официально он тогда отделался лёгким испугом – выговором и депремированием, тем более что алкоголиком должен был заниматься мастер. Но на сердце было скверно, и, чтобы излечиться, Илья Ильич часами бродил по болоту, продираясь сквозь ракитник и заросли чистотела.
