Карина Демина - Королевские камни
Райдо замолчал.
Страшно тревожить эту память, потому что за ней слишком много всего.
Гнев. Боль. Бессилие.
— Кейрен — особый… он младшенький. Самый слабый. Самый светлый из нас. И самый невезучий. Он вечно во что-то влезал, но чтобы вот так… в парке на грабителей напоролся и деньги не отдал. Удар по голове и… думали сначала, что умрет. Потом, что калекой останется. А как по мне, так лучше умереть… тогда я и очнулся. Это было… как ведро ледяной воды на голову. Я вдруг увидел и Кейрена, и себя… и того… не важно, главное, я вдруг понял, что это — наказание. От судьбы ли, от предвечной жилы… но она, говорят, милосердна к своим детям. Я тогда все думал, что если наказывать, то меня… его-то за что трогать? Совсем ведь ребенок… а потом… если бы я напоролся, я бы так ничего и не понял. Решил бы, что опять мне не повезло… издох бы тихо, потому как слабый…
— Ты не слабый.
— Теперь? Возможно. Но случись со мной тогда то, что произошло сейчас, я бы сдался. Лег бы тихонько и издох всем на радость.
— Твой брат…
— Встал на ноги. И школу закончил, хотя родители были против. Служит сейчас в полиции… в армию хотел, но тут уж его не пустили. Оно и верно. Кейрен у нас слишком нежный для армии. А в полиции его ценят. Дядя говорит, что он талантливый. Бестолковый только. И невезучий. Но про это я, кажется, уже говорил.
И все-таки жаль, что она разучилась улыбаться. Ей пошла бы улыбка.
— Вот такая поучительная история получилась. — Райдо встал. — Месть ничего не дает. И к справедливости никакого отношения не имеет…
— Тот твой… соперник. Вы встречались?
— Нет. Потом, после той истории с Кейреном, я написал письмо. Просил прощения. Тогда я готов был сделать что угодно, лишь бы у младшенького появился шанс… и казалось, если примирюсь… но мне пришла записка, что мои извинения приняты. Наверное, это большее, на что я мог рассчитывать.
Он вздохнул и поднялся. Пора было заканчивать с этим вечером нежданных воспоминаний и ненужных откровений.
— Видишь ли… позже, когда я пытался поговорить с кем-то… тошно было, надеялся, что если выговорюсь, то полегчает. Так вот, мой старший братец сказал, что все нормально, что… возраст у меня такой был. Кровь кипела. Силы-то много, вот и кипела… проявление такое… и вроде как чем больше силы, тем ближе грань. Поэтому Высших и учат контролировать себя едва ли не с пеленок. Во мне-то их крови капля, но вот… проявилась. Так он считал.
— Ты иначе?
— Я… нет, в его словах была своя правда. Живое железо сказывается, но… понимаешь, многое можно списать на него. Или на кого-то, сказать себе, что, мол, нет моей вины. Обстоятельства такие. Только все это хрень полная. В разных обстоятельствах можно человеком остаться. Фигурально выражаясь. Или не человеком стать. Что-то я сегодня разговорился.
Райдо ущипнул себя за ухо.
А Ийлэ промолчала. Но молчание это было сосредоточенным, и ему безумно хотелось понять, о чем она думает. Спросить?
И предчувствуя вопрос, Ийлэ поднялась:
— Обед скоро.
Действительно, как можно было про обед забыть?
ГЛАВА 15
Дорогой отец.
Пишу Вам это письмо не потому, что боюсь сказать все то, что сказать собираюсь, в глаза, но единственно из желания избежать ссоры, которая дорого обойдется нам обоим. Зная Ваш характер, равно и мой собственный, я полагаю, что в запале мы многое можем сказать друг другу, а после будем оба клясть себя за слова, вернуть которые не выйдет.
Но чувствуя Ваше недоумение, спешу заверить, что впервые за долгое время я пребываю не только в здравом уме и твердой памяти, но также в полной силе. Болезнь моя, которая прежде представлялась мне, да и не мне одному, неизлечимой, отступила. Но за то время, что я пребывал в телесной немочи, я многое успел переосмыслить и понять.
А потому решение мое, пусть и покажется Вам ныне опрометчивым, окончательно и пересмотру не подлежит. Вряд ли Вас это успокоит, но Ийлэ хорошего рода, некогда не менее сильного и знатного, нежели наш. Рода этого больше нет, во многом из-за жестокости и глупости моих соотечественников. Она умна. Красива. Обаятельна. Она пережила многое, чего я не в силах исправить, пусть и желаю этого всем сердцем. Я даже не способен избавить ее от тягостных воспоминаний, но единственное, что могу дать, — это защиту и свою любовь в надежде, что когда-нибудь мне ответят взаимностью.
Кроме жены, которую я обрету уже после того, как отправлю это письмо, у меня есть и дочь, которую зовут Броннуин. Я не вижу смысла лгать Вам в том, что это дитя нашей крови, но меж тем я полагаю его своим.
Упреждая Ваши упреки, а также обвинения, хочу сказать, что я не бросаю род ради женщины, которую этот род не примет. Я полагаю, что сполна исполнил свой долг, отдал довольно и отдам многое, если таковы будут Ваши воля и желание, однако жизнь моя дальнейшая, сколь бы длинна или, напротив, коротка она ни была, принадлежит единственно мне одному. И я хочу прожить ее так, чтобы, умирая, не испытывать сожаления за упущенное время.
В ином любом случае я, как и полагается послушному сыну, испросил бы Вашего согласия на брак и покорно ждал бы решения, надеясь, что Вы будете благосклонны. Но ныне я не имею ни малейших сомнений, что на мой брак с альвой Вы не согласитесь никогда. А потому спешу избавить Вас от неудобной необходимости искать способ воздействия на меня, а себя — от печальной перспективы прямого противостояния с Вами либо же с братьями, каковые, полагаю, будут также оскорблены сим браком. Я, пусть никогда не блистал особым умом, осознаю, что в Городе многие сочтут его позорным и оскорбительным для рода. А потому для этого рода будет лучше лишиться одного безответственного сородича, тем паче что к этому времени он и сам должен был умереть, с чем род согласился.
Засим остаюсь Вашим преданным сыном.
И прошу не принимать случившееся близко к сердцу, поелику матушка жаловалась, что Вы, дорогой отец, вовсе себя не бережете.
Надеюсь, что все-таки однажды Вы смените гнев на милость и снизойдете до встречи с ослушником и его семьей.
Кланяюсь.
И что бы ни было между нами, я все одно останусь Вашим любящим сыном.
Райдо.Сняв с мизинца родовой перстень, Райдо повертел его в пальцах. Странно. Привык как-то, и не замечал вовсе, и теперь, лишившись перстня, чувствовал себя в высшей степени неудобно.
Привыкнется.
А отец все одно разозлится. И наверняка кричать станет, не на Райдо, но на того, кому не повезет под руку подвернуться. После, накричавшись, успокоится коньяком.
И напишет письмо.
Сомнет, отправит в камин… напишет другое и третье и с каждым будет злиться все сильней, потому как со словами он ладит ничуть не лучше Райдо. А закончится все обыкновенно: в кабинете появится матушка с чаем ли, с бульоном, но холодная, спокойная.
