Танец с драконами. Книга 2. Искры над пеплом - Мартин Джордж Р.Р.

— Под средством вы разумеете ваше женское естество?

— Мою плоть… да. — Серсея приложила руку ко лбу и отняла вновь, открыв полные слез глаза. — Да простит меня Дева. Я поступала так только ради детей, ради своего королевства. Удовольствия я в этом не находила. Кеттлблэки жестоки и со мной обходились грубо, но что было делать? Томмен так нуждался в доверенных людях.

— Его величество охраняет Королевская Гвардия.

— Что пользы от нее, когда его брата Джоффри отравили на собственной свадьбе? Один сын умер у меня на глазах, потери второго я бы не вынесла. Я грешила и распутничала лишь ради Томмена. Да простит мне ваше святейшество, но я переспала бы со всеми мужчинами Королевской Гавани, лишь бы сберечь детей.

— Прощение могут даровать только боги. А что же сир Лансель, ваш кузен и оруженосец вашего мужа? Вы и его верность хотели завоевать?

— Лансель… — «Осторожно, — сказала она себе, — кузен скорее всего выложил ему все как есть». — Лансель любил меня. Он еще очень юн, но я никогда не сомневалась в его преданности мне и моему сыну.

— И все же совратили его.

— Я была одинока. — Серсея подавила рыдание. — Я потеряла мужа, сына, лорда-отца. Королева-регентша тоже женщина, слабое и падкое на искушения существо. Ваше святейшество знает, что это правда. Даже святые септы порой грешат. Лансель, нежный и ласковый, был моим утешением. Это дурно, я знаю, но каждая женщина хочет быть любимой, хочет, чтобы рядом с ней был мужчина… — Она разрыдалась, больше не сдерживая себя.

Верховный септон смотрел на это бесстрастно, как статуя одного из богов. Унявшись наконец, Серсея почувствовала себя на грани обморока, но его воробейство с ней еще не закончил.

— Это все простительные грехи, — сказал он. — Похотливость вдов хорошо известна, и все женщины распутны в сердце своем: красота и хитроумие даны им, чтобы совращать мужчин с пути истинного. Но не изменяли ли вы королю Роберту, когда он был еще жив?

— Никогда в жизни! — содрогнулась Серсея. — Клянусь вам.

— Ваше величество обвиняют и в других преступлениях, куда более тяжких, чем прелюбодеяние. Сир Осни Кеттлблэк — ваш любовник, как вы сами признались — показал, что задушил моего предшественника по вашему повелению. Он также показывает, что ложно обвинил королеву Маргери и ее кузин в прелюбодеяниях и измене королевству, о чем его попросили, опять-таки, вы.

— Неправда. Маргери я люблю, как родную дочь. Что до прежнего верховного септона… Да, я часто на него жаловалась. Ставленник Тириона, он был слаб, порочен и позорил нашу святую веру — вашему святейшеству это известно не хуже, чем мне. Осни, должно быть, вообразил, что я хочу его смерти. Если так, то часть вины в самом деле падает на меня, но в убийстве я неповинна. Отведите меня в септу, и я поклянусь в этом перед престолом Отца, судии нашего.

— Все в свое время. Вы обвиняетесь также в том, что замышляли убийство собственного супруга, покойного короля Роберта Первого.

«Лансель, — подумала Серсея, — кто же еще».

— Роберта убил дикий вепрь. По-вашему, я варг? Оборотень? И Джоффри, мой возлюбленный первенец, тоже погиб от моей руки?

— Нет, только ваш муж. Вы отрицаете это?

— Разумеется, отрицаю. Перед богами и перед людьми.

Верховный септон кивнул.

— И, наконец, самое тяжкое из обвинений. Говорят, что ваши дети рождены не от короля Роберта, но от разврата и кровосмешения.

— Так говорит Станнис, — не замедлила с ответом Серсея, — и это ложь. Дети брата стоят между ним и Железным Троном, потому он и утверждает, что их отцом был не Роберт. В его гнусном письме нет ни слова правды.

— Хорошо. — Верховный септон уперся ладонями в стол и встал. — Лорд Станнис отринул Семерых ради красного демона, которому нет места в наших Семи Королевствах.

Серсея слегка приободрилась.

— Однако обвинения эти слишком серьезны, — продолжал септон, — и требуют серьезного разбирательства. Если ваше величество говорит правду, суд, несомненно, докажет, что вы невиновны.

«Все-таки суд».

— Но я исповедалась…

— Вы покаялись в части ваших грехов, но других не признали. Суд для того и нужен, чтобы отделить правду от лжи. Я попрошу Семерых отпустить вам грехи, в которых вы исповедались, и помолюсь, чтобы вас очистили от других обвинений.

Серсея медленно поднялась.

— Я склоняюсь перед мудростью вашего святейшества и молю вас о милосердии. Я так давно не видела сына…

Глаза его воробейства сделались жесткими, как кремень.

— Я не могу допустить к вам короля, пока вы не будете оправданы полностью. Но, поскольку вы сделали первый шаг по пути добродетели, я разрешаю других посетителей. По одному в день.

Серсея снова расплакалась, на этот раз искреннее.

— Благодарю вас. Вы так добры.

— Благодарите нашу милосердную Матерь.

Моэлла, Сколерия и замыкающая Юнелла препроводили королеву обратно на башню.

— Мы все молились за ваше величество, — сказала Моэлла, пока они поднимались.

— Да, — подхватила Сколерия, — теперь вам, думаю, стало намного легче. Вы чисты и невинны, как дева в день своей свадьбы.

В свадебное утро Серсея предавалась любви со своим братом Джейме.

— О да, — сказала она. — Я чувствую себя возрожденной, как будто мне вскрыли наболевший нарыв и я наконец-то начну выздоравливать. Мне кажется, что я способна летать! — Двинуть бы Сколерию в лицо локтем, чтобы кубарем покатилась вниз. По милости богов она и Юнеллу захватит с собой.

— Как хорошо вновь увидеть вашу улыбку, — пропищала Сколерия.

— Его святейшество говорил, что мне разрешены посетители?

— Говорил, — подтвердила Юнелла. — Скажите, кого желает видеть ваше величество, и мы известим их.

Джейме, конечно. Но если он в городе, почему не пришел раньше? С ним лучше подождать, разведав сначала, что творится за стенами Великой Септы.

— Дядю, сира Кивана Ланнистера, — сказала Серсея. — В столице ли он?

— Да, — сказала Юнелла. — Лорд-регент изволит пребывать в Красном Замке, и мы тотчас же пошлем за ним.

— Спасибо. — «Лорд-регент, вот как?» Серсея не стала делать вид, что это ее удивляет.

Покаяние, помимо очищения души от грехов, принесло и другие плоды. Вечером королеву перевели в более просторное помещение двумя этажами ниже, с окном на приемлемой высоте и теплыми одеялами. На ужин вместо черствого хлеба и овсянки ей принесли каплуна, свежую зелень с орехами и щедро сдобренную маслом вареную репу. Впервые за все время своего заключения она легла спать на сытый желудок и спала спокойно всю ночь, а утром, чуть свет, к ней пришел дядя.

Серсея завтракала, когда он вошел и тут же выставил из комнаты трех тюремщиц.

Сир Киван заметно постарел с тех пор, как они виделись в последний раз. Плотный, с тяжелым подбородком, он стриг бороду коротко, и его светлые волосы изрядно отступили от полысевшего лба. Красный шерстяной плащ на плече скрепляла золотая львиная голова.

— Спасибо, что пришел, — сказала Серсея, поднявшись ему навстречу.

— Сядь, — нахмурился он, — я должен сказать тебе кое-что.

Она осталась стоять.

— Ты до сих пор сердишься на меня, по голосу слышно. Прости, что плеснула в тебя вином, но…

— Думаешь, я на это сержусь? Лансель — твой двоюродный брат, Серсея. Тебе следовало заботиться о нем, направлять его, присмотреть ему девушку из хорошей семьи, а ты…

— Знаю. Знаю. — Лансель хотел ее больше, чем она его — и теперь еще хочет, могла бы поспорить Серсея. — Во всем повинны мое одиночество, моя слабость… О, дядя, как же я счастлива, что вижу твое милое лицо вновь! Я знаю, что поступала дурно, но твоей ненависти не вынесла бы. — Она обняла Кивана за шею, поцеловала в щеку. — Прости меня, прости.

Сир Киван, помедлив, обнял ее в ответ — неуклюже и наскоро.

— Ну, будет. Я прощаю тебя, а теперь лучше сядь: у меня дурные вести, Серсея.

Это ее напугало.

— Что-то с Томменом? Скажи, что это не так. Я так за него боялась, и никто здесь ни слова мне не сказал. У него ведь все хорошо?