Максим Далин - Моя Святая Земля
Марбелл усмехнулся.
- И что же, - спросил он, - несчастный парень ещё жив? Я имею в виду этого... благого.
- Вот мы и подошли к главному, - сказал Дамьен. - Мессир некромант, я убедительно вас... прошу. Прошу, слышите, потому что мы все сейчас служим одному делу, и вы крайне необходимы двору Святой Земли. Так вот, я прошу: примените всё своё искусство, чары, магию, сны, зелья - всё, что потребуется - чтобы ни один волос не упал с головы этого юноши. Ни один. Это понятно?
Марбелл был потрясён.
- Я не ослышался? - пробормотал он. - Вы говорите о благом короле, мессир канцлер? Его жизнь называете драгоценной? Просите меня сохранить именно её? Это шутка?
На лице Дамьена наконец мелькнула тень ожидаемого презрения.
- Простите, мэтр лейб-медик, - сказал он сплошным льдом, - вы - человек, далёкий от некоторых тайн света, к тому же чужестранец. Вы даже не представляете, что такое Истинный Государь, благой король Святой Земли. Именно он всегда был главным сокровищем короны, страны и народа.
- Но мой государь - Алвин! - воскликнул Марбелл, не удержавшись.
- Надеюсь, я не дал повода обвинить меня в государственной измене? - бросил Дамьен, как плеснул воды в лицо. - О нашем государе Алвине, его благополучии, богатстве и долгих летах я и пекусь. О богатстве короны, вы понимаете? Я изыскиваю способы пополнения казны, мне не выгодны засухи, падежи и прочие неурожаи. И его величеству не выгодны. Не так ли?
- Бесспорно, - кивнул Марбелл, так и не понимая, куда канцлер клонит.
- Жизнь благого короля - залог благосостояния, - сказал Дамьен. - Это не пустые слова. Поэтому юноша ни в коем случае, ни при каких обстоятельствах не должен погибнуть. Он - слишком ценный актив. Найдись он раньше - не пришлось бы брать в королевский дом рыжую худышку из Златолесья ради оловянных рудников.
- Объясните, наконец, мессир Дамьен! - воскликнул Марбелл, не выдержав. - Зачем вам живой истинный король при другом короле на троне?!
Дамьен вдруг искренне улыбнулся. Открыто.
- Бог мой Творец, - сказал он весело, - как милы ваша преданность и ваша наивность, Марбелл! Да упаси нас всех небеса от благого короля на троне! Он же будет страшно всем мешать, как мешал его отец, он ведь будет лезть в дела, где всё это благорастворение и благородство - зло и беда. Будет мозолить всем глаза, как фреска с душами, терзаемыми в аду - это же не человек, это ходячая совесть, как вы не понимаете? Усомнюсь, что вы надолго останетесь при дворе, если вдруг, Боже сохрани, благой и впрямь... Но, надеюсь, до этого не дойдёт. Мои люди отыщут этого юношу, и я придумаю, где он будет жить. В сытости, конечно, тепле, всеобщей любви - и во всём прочем, что ему понадобится. Так хорошая хозяйка устраивает дойную корову. Теперь вам ясно, некромант?
- Совершенно ясно, мессир. План прекрасен. Есть лишь одно "но", - сказал Марбелл, щурясь. - Этот юноша, благой король - вдруг не захочет жить так, как вы решили?
- А разве корову кто-нибудь спрашивает?
- Но мальчик королевского рода - не корова. В особенности - такой мальчик. Ведь вы же не собираетесь приковать его цепью в подземелье, верно? Значит, никаких гарантий.
- Вы плохо меня знаете, некромант, - хмыкнул Дамьен. - Впрочем, всё это неважно. Важно одно: поняли ли вы то, о чём я... просил?
- Безусловно, - лицо Марбелла сделалось безмятежным. - Ни один волос. И все мои возможности, как лекаря - в вашем распоряжении, драгоценный мессир. Вы позволите мне удалиться?
- Ещё одно обстоятельство. Вы ведь сделаете всё, что в ваших силах, и для того, чтобы свадьба его величества с принцессой Джинерой состоялась? Крайне полезна была бы и её беременность.
Он тоже боится, что демон воспримет златолесскую принцессу так же, как прочих девиц, подумал Марбелл. Чтобы выдержала общество демона, выжила да ещё и забеременела... Однако, канцлер ставит почти не решаемые задачи...
- Разумеется, - сказал он вслух. - Но мне надо идти, мессир канцлер. Я хочу быть при его величестве, когда он проснётся - он засыпал в дурном расположении духа.
- Конечно, идите, - позволил канцлер. - И помните, что двор Святой Земли возлагает на вас огромные надежды.
Марбелл снова раскланялся, почти бездумно, по давней привычке - и ушёл из кабинета канцлера, думая о сложных вещах.
Канцлер затевает рискованную игру. Ожидает, что его легендарное состояние вырастет ещё от близости этой хвалёной благости? Хочет держать мальчишку-благого при себе, как курицу, несущую золотые яйца - и скрыть это от демона? Ну-ну...
А благой король был в монастыре Святого Луцилия. И юный некромант ночевал нынче в деревне неподалёку от этого монастыря... Как всё это интересно и странно...
Какая странная парочка... Ангел и бес, благой и проклятый, знать бы, что их связывает... Но, что бы их вместе ни держало, абсолютно очевидно: если канцлер отправит людей в эту деревню, то некроманта они убьют непременно. Походя. Чтобы не мешался под руками.
Если канцлеру нужен благой - то благой от него никуда не денется. Но некромант нужен мне, думал Марбелл, нужен живым. Непременно живым - какая прибыль от его смерти?
Спасём приятелей. Я приду на помощь, будет славно: я вижу тебя, ты видишь меня, мы друг от друга ничего не скрываем. И некромант, возможно, явится сам. Может, явится и благой король тоже - но это уже не наше дело.
А говорить придётся либо с белым королём, либо при нём. Значит, главным образом нужна искренность. Если верить старым песням и сказкам Святой Земли так же, как верят местные жители, впитавшие их с материнским молоком, человек, отмеченный Божьей благодатью, особенно чувствителен ко лжи.
Не то, чтобы Марбелл верил этим сказкам, но по давней привычке решил перестраховаться.
VI
Кирилл проснулся рано: ему показалось, что за окнами, затянутыми тонкой плёнкой, похожей на промасленную бумагу для запекания, ещё стояла глухая зимняя темень - но все обитатели дома уже были на ногах.
Старуха топила печь - и в избе чудесно пахло дымом и горящим деревом. Сэдрик поил младенца с ложки разведённым молоком. Младенцу не слишком нравился Сэдрик, но настолько нравилось молоко, что он не возражал против прикосновений чужого человека, только ёрзал, когда его держали уж слишком неудобно. Ренна смотрела на них с печи; насколько можно было прикинуть при свете лучины, она сама выглядела лучше, чем прошедшей ночью - истощённой и усталой, больной, но не полумёртвой.
Малыши сидели на свободной лавке и внимательно наблюдали за старухой - должно быть, ждали завтрака. Кирилл подумал, что дети уж слишком тихие и послушные - постоянный голод лишил их и сил, и живости, они даже не возятся и не клянчат, просто ждут - снова ужаснулся и тут же понял, что тоже голоден.
