Абрахам Меррит - Тень, ползи!
Снизу доносились голоса, гневный голос де Кераделя, затем смех Дахут, ядовитый, издевающийся, полный угрозы. Я спустился с лестницы. Нижний зал был освещен, но очень слабо. Голоса доносились из гостиной. Очевидно, отец с дочерью спорили, но слова их неразличимы. Я прижался за одним из занавесей, закрывавших вход в гостиную.
И услышал слова де Кераделя, произнесенные ровным, контролируемым голосом:
– Говорю тебе, все готово. Остается принести только последние жертвы… я принесу их сегодня ночью. Для этого ты мне не нужна, дочь моя. И после этого ты мне больше не понадобишься. И ты ничего не можешь сделать, чтобы остановить меня. Достигнут результат, к которому я стремился всю жизнь. Он… он сказал мне. Он… проявится полностью и сядет на свой древний трон. А я, – в голосе де Кераделя звучало тщеславие, огромное, богохульственное, – я буду сидеть рядом с Ним. Он… обещал мне. Темные силы, которых многие века искали люди, силы, которых почти достигли атланты, которые слабо, через Пирамиду, получали в Исе, силы, которых так настойчиво, но тщетно искал средневековый мир, эти силы будут моими. Во всей своей полноте. Во всей своей невероятной мощи.
– Существовал еще один обряд, о котором никто не знал… и Он… научил меня. Да, ты мне больше не нужна, Дахут. Но мне не хотелось бы потерять тебя. И… Он… хочет тебя. Но тебе придется заплатить за это.
Наступила короткая тишина, затем очень спокойный голос Дахут:
– И какова цена, отец?
– Кровь твоего любовника.
Он ждал ответа, я тоже, но она не ответила, и он сказал:
– Мне она не нужна. Я зажал своих нищих. У меня теперь достаточно их крови. Но его кровь обогатит жертву… и будет приемлема для… Него. Он… сказал мне это. Эта кровь усилит его материализацию. И… Он попросил об этом.
Она медленно спросила:
– А если я откажусь?
– Это его не спасет, дочь моя.
Он ждал ответа, затем сказал с деланным злобным удивлением:
– Дахут из Иса опять колеблется между отцом и любовником? Этот человек должен заплатить свой долг, дочь моя. Древний долг: именно ради человека, носившего то же имя, твоя далекая прародительница предала своего отца. Или это была ты, Дахут? Мой долг исправить это древнее зло… чтобы оно случайно не возродилось.
Она негромко спросила:
– А если я откажусь, что станет со мной?
Он рассмеялся.
– Откуда мне знать? Пока меня удерживают отцовские чувства. Но когда я буду сидеть рядом с… Ним… что ты можешь значить для меня? Может, ничего.
Она спросила:
– Какую форму Он примет?
– Любую и все сразу. Нет формы, которую Он не мог бы принять. Но будь уверена, что это не та хаотичная чернота, которая отупляет разум тех, кто ее пробуждает. Ритуалы Пирамиды сдерживают… Его. Нет, нет. Он может даже принять обличье твоего любовника, Дахут. Почему бы и нет? Ты нравишься Ему, дочь моя.
Я похолодел, и ненависть к нему сжала мои виски, как раскаленным железом. Я собрался с силами, чтобы прыгнуть и сомкнуть руки вокруг его горла. Но тени удержали меня, они шептали, и призраки старого дома шептали вместе с ними…
– Еще нет! Еще нет!
Он сказал:
– Будь разумна, дочь моя. Этот человек всегда предавал тебя. Что ты с твоими тенями? Что была Элен Мэндилип с ее куклами? Дети. Дети, играющие игрушками. Тенями и куклами. Пора вырасти, дочь моя. Дай мне кровь твоего любовника.
Она удивленно ответила:
– Ребенок. Я забыла, что когда-то была ребенком. Если бы ты оставил меня ребенком в Бретани, а не сделал тем, кем я стала.
Он ничего не ответил на это. Она, казалось, ждала ответа, потом спокойно сказала:
– Итак, тебе нужна кровь моего любовника. Что ж, ты ее не получишь.
Послышался стук упавшего стула. Я чуть отодвинул занавес и заглянул. Де Керадель стоял у стола, гневно глядя на Дахут. Но это не лицо и не тело де Кераделя, какими я их знал. Глаза его больше не были бледно-голубыми… они стали черными, и его серебристые волосы почернели, а тело выросло… он протянул к Дахут длинные руки с острыми когтями.
Она бросила что-то на стол между собой и им. Я не видел, что это, но оно, как волна, покатилось к де Кераделю. Он отскочил и стоял дрожа, глаза его вновь поголубели, но налились кровью. Тело съежилось.
– Берегись, отец! Ты пока еще не сидишь на троне… с Ним. А я все еще из моря, отец. Так что берегись!
Сзади послышался шорох ног. Рядом со мной стоял дворецкий с пустым взглядом. Он начал кланяться, и тут же глаза его приобрели выражение. Он прыгнул на меня, открыл рот, чтобы поднять тревогу. Прежде чем он сумел издать звук, я схватил его руками за горло, нажал на гортань, ударил коленом в пах. С силой, которой и не подозревал у себя, я поднял его за шею в воздух. Он обернул вокруг меня ноги, а я резко ударил его головой в подбородок. Послышался треск, и тело его обвисло. Я отнес его в зал и бесшумно опустил на пол. Вся короткая схватка произошла совершенно бесшумно. Его глаза, теперь совершенно пустые, смотрели на меня. Я обыскал его. На поясе ножны, и в них длинный, изогнутый и острый, как бритва, нож.
Теперь у меня есть оружие. Я закатил тело под диван, прокрался назад к гостиной и заглянул за занавес. Комната была пуста, Дахут и де Керадель ушли.
Я на мгновение снова укрылся за занавесом. Я знал теперь, чего боялись призраки старого дома. Знал, что означает дрожь дома и ритмические удары. Уничтожается пещера жертв. Как это выразился де Керадель? «Я зажал своих нищих, и у меня теперь достаточно их крови» для последнего жертвоприношения. Невольно я вспомнил строки «Апокалипсиса»: «И истоптаны ягоды в точиле за городом, и потекла кровь…» Не очень подходит. Я подумал: «Де Керадель прижимает другое точило, чтобы напоить Собирателя». И моя кровь была бы там, если бы Дахут не отказалась!
Но я не испытывал к ней благодарности за это. Она паук, считающий, что муха уже в его паутине, и не допускающий другого паука к своей добыче. Вот и все. Но муха освободилась из паутины, и вовсе не благодаря Дахут. Если ненависть к де Кераделю у меня усилилась, то к Дахут не ослабла.
Тем не менее то, что я слышал, заставило меня изменить планы мести. Рисунок прояснился. Тени ошиблись. Дахут не должна умереть раньше отца. У меня лучший план. Он у меня от владыки Карнака, который, как считала Дахут, умер в ее руках… и который дал мне совет, как когда-то, давным-давно, дал совет и себе в древнем Исе.
Я пошел вверх по лестнице. Дверь в мою комнату была открыта. Я смело включил свет.
Между мной и кроватью стояла Дахут.
Она улыбнулась, но глаза ее не улыбались. Подошла ко мне. Я направил на нее нож. Она остановилась и рассмеялась, но глаза ее по-прежнему не смеялись. Она сказала:
– Вы так уклончивы, мой возлюбленный. У вас такой дар исчезать.
