Иней Олненн - Цепные псы одинаковы
Красивым было озеро, и вода в нем была студеной из-за ключей холодных, потому и звалось озеро Остынью. Северные его берега — все сплошь скалы крутые, молодыми лесами поросшие, в той стене скалистой река упрямая брешь пробила, уж больно хотелось ей к Морю Теплому попасть, и вода в той реке ледяной была, оттого река тоже звалась Остынью. И текла она аккурат по Зачарованному Лесу и падала, ровно как и Келмень, в Теплое Море. А Южные берега озера пологими были, росли по ним леса березовые да ольховые, попадались дубы, стародавние времена видавшие, да рябина беспечная к самой воде клонилась, в прозрачные волны гляделась. А Янов островок до того мал был, что с северного берега едва виднелся. Обогнул Ингерд озеро за день и в последний раз на островок тот обернулся.
Завечерелось. Поумерилась дневная жара, небо очистилось от марева и лучилось теперь ясной лазурью. Та лазурь в хрустальных водах озера отражалась, и озеро сделалось синим-синим, оттого еще ярче зелень по его берегам обозначилась. Листва шелестела устало, дождя просила, но и росе радовалась.
Недолго Остынь-озеро драгоценным лазуритом красовалось, вскоре закурился над водой туман, дымкой подернулась зеркальная гладь, и скрылся скалистый островок из виду. Ингерд вскинул руку и начертил в воздухе охранную Руну — пусть он не кхигд, но он вложил в нее всю свою силу, всю свою удачу, и пока он будет далеко, его волей Руна охранит остров от лиха.
Подкравшаяся ночь принесла с собой прохладу. Озеро осталось за спиной. Впереди, по левую руку чернел огромный, безмолвно-неподвижный Лес Ведунов. По правую руку раскинулись поля — земли Туров. В лес Ингерд заходить не собирался, полями двинулся, по самой кромке. Путь ему дальний отмерить предстояло, через владения Туров во владения Медведей и дальше — в свои земли, к Морю.
Сперва Ингерд с места резво взял, ветер с озера прилетел, холодом повеял, хорошо бежалось Волку. Хорошо, да недолго. Очень скоро в его мысли пробрался Лес Ведунов. Сперва так только, царапнул слегка, вздрогнул Ингерд, но темпа не сбавил, поле перед ним ровное раскинулось — что твой стол, трава по нему мягкая, росная, и захочешь лапы сбить — не собьешь. Спору нет, легко бежалось.
Лес молчал. Над ним поднялась круглая луна, и от деревьев пала тень. Ингерд не испугался — чего бояться-то? — но взял правее, где посветлей. Тихо и незаметно тень снова накрыла его, будто кто-то набросил невидимую сеть. Ингерд сбился с бега и начал оглядываться.
Лес молчал, деревья не двигались. Ингерд понял, что не может думать ни о чем, кроме этого проклятого леса и перешел на шаг. Опять взяв правее, он выбрался из густой темноты под лунный свет, сделал несколько шагов и остановился, вперив в непроницаемую стену деревьев мрачный взгляд.
Неуловимо тень снова накрыла его.
Она накрыла собой почти все поле, точно деревья вышиной до самого неба были. Ингерд понял: если он сейчас откроет свой разум, в него ворвется страх и разнесет его в клочья.
С озера вновь подул холодный ветер. Ингерд поежился, озираясь по сторонам. Больше всего на свете ему хотелось бежать отсюда, бежать далеко, пока зловещий лес не скроется из виду. Не поворачиваясь к нему спиной, он сделал несколько шагов назад, потом стиснул кулаки и заставил себя остановиться. Длинная тень от деревьев незаметно приблизилась.
— Ну нет, — пробормотал Ингерд. — Не будет по-твоему. Ошейник на меня не наденешь. Я сам к тебе приду.
И он решительно зашагал к лесу, разрывая густую темноту. Он сам от себя такого не ожидал и даже обернулся посмотреть, не остался ли Ингерд Ветер стоять там, за спиной?..
Он помнил, какой ужас пережил, когда вместе с Яном по этому лесу вслед за эрилем шел. Помнил, как страх проник под кожу и тело начало деревенеть, обращаться не то в дуб, не то в ясень, и страх стал ужасом.
А тут Ингерд услыхал стук. Он остановился и перевел дыхание, прислушался. Стучало его сердце, но был еще стук — громче и суше, — словно камень стучал о камень. Ингерд вгляделся в темноту, но не увидел ничего, кроме темноты. Тогда он вытащил из ножен меч. Если бы он обернулся, то заметил бы, что тень от леса укорачивается, за ним по пятам следует, и свет от луны ярче делается.
У самой кромки леса камень разглядел — высокий, плоский, стоймя поставленный. У подножия черная фигура шевелилась. Остановившись на почтительном расстоянии, Ингерд заметил мелькавшие молоток и резец, — человек (или кто там был на самом деле) выдалбливал на камне какие-то знаки.
Ингерд стоял, не шелохнувшись, и гадал: почуяли его присутствие или нет. Долго так стоял, пока стук не прекратился. А как стук замолк, черная фигура выпрямилась — один сплошной балахон — посох из травы подняла и в лес подалась. Тогда Ингерд додумался, что ведун это был, и только теперь стук собственного сердца услыхал. И давай с себя одежду скидывать да наизнанку выворачивать, в рукавах да штанинах путается да сам себе радуется, что о примете охранной вспомнил. Куртку шиворот-навыворот застегнул и вздохнул облегченно. И замер вдруг, пот со лба утирая.
Камень-то, на котором черный ведун знаки какие-то оставлял, тихо светился весь, и светились знаки еле-еле, как редкий цветок амалим в ночи светится. И понял Ингерд, что это кайдаб — одна из Каменных Книг Древнего Леса, ему бабка про такое говаривала. Любопытство пересилило страх, подстегнуло, точно крапивой, и Ингерд подкрался к камню, на корточки присел, разглядывает.
По камню сверху донизу Руны серебрились, Ингерд грамоте-то обучен был, Простые Руны читать умел. Но тут несуразица какая-то получалась, несколько раз он от начала до конца все прочел, но так ничего и не понял.
А тут луна скрылась, Руны недолго тлели и погасли. Совсем темно стало. Ингерд постоял немного, лес послушал, ничего не услышал и потихоньку дальше пошел, незаметно к полям забирая, от деревьев подальше. Озеро Остынь осталось далеко.
Ингерд всю ночь шел, устал сильно. Лес Ведунов на самом горизонте зеленой каймой вытянулся, и сюда его тень добраться не могла. Ингерд жадно напился воды из встретившегося ручья, затравил зайца и залег, сытый, в густом ольшанике отдохнуть.
Долго ли, коротко ли, день за середину перевалил, поднялся Волк. Чует — жара к земле собирается, дышится тяжело, гроза, стало быть, близко. В воздухе марево белое дрожит, небо чистое, только далеко облачко маленькое виднеется, да не гляди, что маленькое, скоро из него туча огромная вырастет, да небо-то и закроет.
Пошел Волк рысью, силы экономил, не то в такую жару запросто перегореть можно. Кругом поля, на них островки кустов малые да редкие — не спрячешься. А гроза все собиралась, облачко росло да темнело, и далеко-далеко глухие, грозные раскаты грома слышались.
