Ника Ракитина - Ясень
— Объясни мне, все же, внучка, кто тебе такие подарки дарит?
Золотоглазая закрыла ладонями лицо. Алая кровь просвечивала сквозь тонкую кожу.
— Хоть бы слово… от себя; он больше торгаш, чем Мэннор… Обезопасил себя от любых наветов… Винар, отчего я знаю, что этот шиповник, в книге, означает свадебный обряд?
— Потому что так и есть, — старик поворошил кочергой дрова, чтобы лучше прогорали. — Только это еще не обряд, вопрос. Пока ты не отдала посватавшемуся такой же цветок. Прости, я отвык, когда меня называют по имени.
Она резко повернулась. Полуденным солнцем полыхнули глаза:
— Что мне делать?! У самих нас не хватит сил пробиться сквозь земли Прислужников.
— Ты любишь его?
— Я не знаю.
Керин задумалась, стряхивая с почти просохших волос несуществующие капли, и казалось, для нее нет более важного занятия на земле. Дождь колотил в окошко, в горнице пахло влагою и дымом. Сова на полке шуршала, перебирая клювом перья.
— Винар, скажи мне. Кто я?
Он вздрогнул. Желваки напряглись под морщинистой кожей:
— Керин… Я не знаю.
— Тогда ответь мне: что такое Мертвый лес?
Винар опустился на скрипнувшую скамью.
— Ты умеешь задавать вопросы, на которые нет ответов.
— Или ты их не знаешь, — дрогнув губами, сказала Керин.
Он вскинул голову. И повторил отчетливо:
— Или я их не знаю. Мертвый лес — просто мертвый лес. Высохшие деревья и твердая, будто камень, земля. Незримых там нет.
— Я з-заплатила своей памятью за возможность сражаться? Я что — действительно твоя д-душа, воплощенная в меч?
Винар разглядывал свои руки, словно видел впервые и теперь не знал, что с ними делать.
— Я не бог, девочка. У меня нет готовых ответов. Даже эту вот книгу писал не я.
Керин взяла гримуар на колени и бессознательно разгладила покоробленные страницы. Ветка шиповника выскользнула и упала, рассыпав лепестки.
Воин твердо взглянул в глаза Керин:
— Я отдам тебе свое прошлое. Вне посвящения. Просто слова.
— Да!
Бежало время.
Наконец Керин спросила, глядя на замирающий огонь:
— Где мы возьмем столько ладей?
— Лето было сухим: войско сумеет пройти вдоль левого берега. А вьюки повезете лодками. Тогда… когда я вел дружину… лето было такое же. Почти без дождей. Става обмелела, а болота высохли. Только нас было меньше, и мы шли на юг, — он резко тряхнул седой головой. — Отправь кого-нибудь надежного разведать дорогу. И узнать, что сейчас в Туле — корни Незримых тянутся оттуда.
Керин закусила губу. Огонь облил красным ее вытянутые к решетке очага ноги. Винар вздрогнул.
— Хорошо, — она со вздохом захлопнула позабытую книгу. — Мы вернемся в Сарт и снарядим людей на высмотр. Мэннор пойдет. Он чувствует себя виноватым.
Дедуня кивнул, нежно приподнял лицо Керин за подбородок, заглянул в золотые глаза:
— Хотел бы я понять, что такое есть в тебе, девочка… У них… у нас были… есть: войско, опытные военачальники… Гордость. Доблесть. И все же… одна ты посмела заступить Незримым дорогу.
* * *Войско Золотоглазой вышло из Ясеня на восходе, упорная живая река. Переливы красок и теней скользили по нему: играло солнце на шлемах, умбонах щитов и наконечниках копий, на металле конской упряжи. Войско уходило в клубах пыли, грохоте подков, затихающем гуле навесного моста, а со стрельниц, с зубчатых стен, с окружавших Ясень холмов вслед ему по-разному смотрели люди. Подняли копья в безмолвном приветствии стражи ворот, тяжело всплеснули вывешенные в скважни знамена. Кто-то махал рукой, кто-то беззвучно плакал. Неслись вдогонку, меся пятками дорогу, неугомонные мальчишки…
Керин медлила.
Уже отголосили, отпрощались, выпили последний кубок, сплеснув богам. Уже опустел мост и прилегающий к нему конец дороги, уже зниченьский ветер разметал пыль и очистил воздух… И только тогда вышел из толпы и заспешил к Золотоглазой мастер Брезан. Остановился у стремени. Даже верхом и в броне, она казалась подле него девчонкой. Оружейник сжал ее ладонь:
— От дедуни поклон. И удачи тебе, девонька. Всегда помни: Ясень поможет.
Она кивнула, и, нагнувшись, троекратно расцеловалась с Брезаном.
Качнулось белый с золотым солнцем значок. Подковы Вишенки выбили из дороги звонкую дробь, и Наири, следуя в хоругви, не выдержала, оглянулась, придержав Белогривого: над белыми городскими стенами под синим небом осени сияло трехцветье Ясеня: алый, синий, золотой. Подпрыгнуло и комом застряло в горле сердце.
"…Зниче, за какой окоем ускакали мы прежние? Где смеемся? Какие песни поем теперь? Морщинами врезались в лица потери и пыль дорог. Но город у нас за плечами, и, значит, нам есть что защищать".
Глава 18
На черно-зеленых улицах Туле, выжимая влагу из камней, ворочался невидимый, густо пахнущий ужас: с часа смерти Эстара, последнего вольного владетеля города, иначе уже и не было…
Внешне город остался прежним. Зеленел мох в щелях каменной кладки. Текла в каналах вода. Пронзали низкие тучи стрельницы древних Святилищ Крылатого…
Но в бледных лицах людей, словно в стертой меди колоколов, сквозили терпение и смиренность. И простодушная радость, что убили не их…
Однако замечали это лишь те, что пришли извне. И лишь им трудно было здесь дышать.
Мэннор вскользь думал об этом, торопясь по каменной набережной вдоль канала: высмотр закончен, можно расплатиться в гостинице и спешить на юг. Он потрогал через рубашку гладкий камень оберега, и к нему возвратилась бодрость.
Мэннор закинул голову, подставив лицо моросящему северному дождику. Дождик промыл небо, и в разломе туч оно стало истово синим, как его глаза.
Хозяин, учтиво кланяясь, поспешил купцу навстречу:
— Господин, вас дожидается дама. Я дал ей ключи от покоев.
Мэннор ухмыльнулся:
— Надеюсь, она так же хороша, как твое вино. Подай кувшин и обед на троих. Я зверски голоден.
Хозяин разулыбался. Ему не хотелось бы не угодить постояльцу, который останавливался у него всегда, и всегда же щедро платил за постой.
— Не ожидал…
— Судьба… — дама Тари помогла снять с плеч Мэннора намокший плащ. — Прости, но я велела затопить печи… Погода промозглая… Осень приходит сюда рано…
— Я не в обиде. Грейся.
Снял с огня кувшин с вином, разлил по кубкам. Протянул один Тари. Бледные женские пальцы сомкнулись на серебре. Мэннор поднял свой кубок. Тяжелая жидкость дымилась, раскачивая ягоды и орехи.
— Какую дорогу ты ищешь на этот раз?
Дама пригубила вино. Ее глаза над краем кубка казались зелеными камушками. Тари взметнула ресницами:
