Мастер Чэнь - Любимая мартышка дома Тан
КНИГА ШПИОНОВ
Земля сотрясается под обломками рушащихся городов
великой империи. Герой побеждает, но горьки его победы.
Друзья и близкие уходят один за другим, он прощается со всем,
что было ему дорого. Ему остается лишь дорога,
вечная дорога.
ГЛАВА 15
УДАР
За сотни и тысячи лет существования Поднебесной империи ни в каких летописях не было зарегистрировано таких осенних дождей, нескончаемых и непрерывных. Были бессчетные разливы Желтой и Великой рек, были засухи и голод. Но чтобы день за днем, неделя за неделей элегантная и уютная столица превращалась в насквозь пропитанную промозглой влагой, вдобавок пахнущую едким угольным дымом тряпку, — такого не было никогда.
Наши склады почти опустели — мое указание прекратить закупки шелка действовало. Но те тысячи купцов, у кого оставались ткани, царапали себе лица от отчаяния: спрессованная в кипы материя мало-помалу пропитывалась влагой, и сделать с этим что-либо было невозможно. Невозможно было и заманить в лавки покупателей. Столичные жители грелись у жаровен с углем, в огромных количествах потребляли горячее вино и кроме этого почти ничем не занимались.
Возжигания благовоний у алтарей предков и статуй Учителя Фо не могли остановить это тоскливое несчастье — то влажное шуршание по листве, то вялое «кап-кап» по покрывающимся зеленой плесенью крышам.
И ничто не могло остановить книжников, поэтов и интеллектуалов, наклонявшихся друг к другу за очередным горячим чайником и шептавших неизбежные в этой ситуации слова: «Небо отказывает земным правителям в своем покровительстве. Надо готовиться к бедствиям, к событиям жутким и небывалым».
И вот бедствие наступило для меня.
Все началось очередным серым утром, которое я встретил в согретой жаровнями с углями комнате над ресторанами Сангака, где решил остаться после долгого вечернего совещания и столь же долгого ужина. Вместо легкого утреннего супа, однако, меня ждали встревоженные лица моих друзей: судебные приставы только что арестовали чанъаньского представителя торгового дома Ношфарна.
Ничего подобного в столице не было с незапамятных времен — в империи слишком хорошо знали, что купцы, идущие сюда по Великому Пути, — это кормильцы государства. Налог шелком собирают с каждого двора. Шелк — это попросту деньги, потому что у всего — у колчана со стрелами, мешков с рисом, лошадей и женщин — есть цена в штуках простого шелка.
Но вся эта математика имеет смысл, только если шелк этот можно отправить по Пути на Запад, в обмен на лошадей и множество других товаров. Иначе его попросту было бы слишком много. Обидеть купца — значит нанести вред империи.
Но тут пришли новые известия: арестованы все управленцы торгового дома Авлада и сам Авлад, оказавшийся в этот момент не в Самарканде, а в Чанъани.
— Охрану привести в состояние предельной готовности, — сказал я сквозь зубы. — Здесь — прежде всего. В моем доме — не обязательно. Похоже, что я туда уже не вернусь.
— Уже делается, — мгновенно отозвался Сангак.
Я перевел взгляд на полоски серого неба среди намокших навесов — неба, по которому ползли клочья беловатого тумана и дыма. Думать надо было очень быстро, а скрываться — еще быстрее.
— Юкук, — сказал я. — И ты, Сангак. И обязательно, Меванча. Все, кроме ханьских письмоводителей. Все мгновенно — то есть вот сейчас, — перемещаются в запасные дома. Они в порядке? — обратился я к Сангаку.
— Во многих сыро, — мгновенно среагировал он. — А так — да.
Геройствовать в ситуации, когда неизвестно было ровным счетом ничего, а арест мог последовать в любой момент, было бы бессмысленно. Исчезать надо было сейчас, а думать после. Тем более что процедура исчезновения всех нас в случае подобных событий была отработана Сайгаком довольно грамотно. За полдня торговый дом Маниаха — точнее, его верхушка, — как бы растворился в сыром воздухе.
Повинуясь моим приказам, все — включая ставшую очень серьезной и собранной Меванчу, — начали разъезжаться с подворья поодиночке и парами.
Их никто не задерживал.
Выехал на промозглые от дождя улицы и я в сопровождении двух охранников.
А потом начался спектакль. Мы втроем сошли с коней, зашли в винную лавку (естественно, отнюдь не в первую попавшуюся) и очень быстро вышли из нее — все та же компания: богатый западный торговец и два его охранника — но роль одного из охранников играл уже я, а место на моем коне и под моей теплой накидкой занял мой охранник.
После чего один человек остался в очередной лавке, а прочие продолжили путь, неуклонно продвигаясь в сторону Западного рынка. По пути к нам присоединился еще один человек Сангака.
Для постороннего наблюдателя все эти странные маневры должны были выглядеть довольно загадочно, разгадка же была проста. Суть дела была в том, что люди постоянно подменяли друг друга.
У входа на Западный рынок наша троица зашла в хлебную лавку и вышла из нее, после чего три человека тронулись в трех разных направлениях. Ну а я сам, в белом переднике пекаря, остался в лавке у печей; а настоящий помощник пекаря в это время угрюмо подпрыгивал в моем седле под нескончаемым дождем.
Для любого наблюдателя — если только он не начинал вглядываться в нашу компанию в упор, — картина выглядела совершенно однозначно: те, кто зашел в лавку, вроде бы из нее и выходили, одетые в ту же одежду и в целом похожие на обыкновенных караванщиков с Запада. Конечно, на господина Чжоу работали люди, которые умели различать людей по посадке в седле, по повороту головы и напряжению шеи. Но дело в том, что мы проделали нашу операцию по подмене человека столько раз, что, когда в головы следящих закрались бы подозрения, возвращаться в нужную точку подмены одного человека было уже просто поздно. Ведь для начала надо было догадаться, какая именно точка была ключевой.
В теплой пекарне я провел два дня, по большей части погрузившись в сон на деревянных досках у мешков с мукой. Потом меня препроводили в сапожную лавку и только из нее — в домик в южном квартале Юнъань, у канала, где жил до того сам сапожник.
И мое проживание там было бы похоже на нормальную человеческую жизнь, если не считать того, что таких домиков мне пришлось после того поменять целых три. Поскольку каждый квартал находился под неусыпным наблюдением квартальных надзирателей — отчего воровство и убийства в столице случались весьма редко.
Конечно, очень немногие квартальные надзиратели были способны заметить, что хорошо знакомый им обувщик начал выглядеть и ходить, и держать голову как-то не совсем так, как прежде. Другое дело, что через три-четыре дня это было бы уже более реально. Но к этому моменту я перемещался куда-нибудь еще.
