Мария Чурсина - Ранние рассветы
Асфальтовых дорог к больнице не было — новых не построили, а те, которые закладывали по проекту, давно заросли сорняками, запорошились песком. Маше хотелось снять кроссовки, закатать брюки и пойти босиком по тёплой земле, и чтобы кустики осоки щекотали голые щиколотки.
— Подожди секунду, — окликнула она Сабрину.
Та обернулась и посмотрела выжидательно. Единственная не заколоченная дверь в больницу была закрыта на висячий замок, ржавый, как…
— Как моя жизнь, — решила Маша вполголоса и достала из другого кармана мобильный телефон.
— Отключи его, может дать помехи на приборах, — крикнула Сабрина. Она уже стояла у двери и подбрасывала на ладони большой ключ на простом металлическом брелке.
— Так и собираюсь сделать.
Маша сунула телефон на самое дно сумки, закинула ремешок на плечо и быстро нагнала Сабрину.
Та уже вынимала замок из проржавевших дужек. Грязь сыпалась на полуразрушенное крыльцо, высокая трава, проросшая сквозь асфальт, шевелилась от дыхания ветра. Маша отступила на шаг, ещё раз оглядывая чудовище из стекла и бетона, которым стала больница. Пора было бы уже и привыкнуть к её виду, но у Маши каждый раз захватывало дыхание.
— Ничего себе. М-да, наверное, были очень веские причины, чтобы забросить такую громадину.
Так вышло, что они остались последними. Миф пожелал беседовать по отдельности с каждой парой, остальные тем временем дожидались в пустом коридоре института. За окнами верещали стрижи.
Маша сидела на высоком подоконнике, холодном, хоть за день он был просто обязан нагреться от солнца, и болтала ногами. Ни одна мысль не шла в голову, и от прохлады, от безделья и от болтания ногами было так хорошо, что не описать. Сабрина неподвижно стояла рядом, облокотившись на стену. Молчала, а Маша напевала в полголоса глупую навязшую в зубах песенку.
Хлопнула дверь.
— Идите, — махнула им Ляля, когда они с Мартимером вышли из аудитории, держась за руки. Следом семенила Альбина, прижимая к груди пластиковую папку.
— Он не прав, что сунул им в пару ещё и эту, — пробормотала Сабрина, провожая новенькую взглядом.
— Ему тоже некуда деваться, не одну же её отправлять к привидениям, — резонно возразила Маша и нажала на дверную ручку.
Миф встретил их доброжелательным взглядом. Он верхом сидел на стуле, придвинутом к первой парте. Очки в прямоугольной оправе сползли на самый кончик носа.
— Ну что ж, леди. Мне о вас много хорошего рассказали, — он улыбнулся Сабрине, и та шутливо нахмурилась в ответ. — Поэтому я и решил выдать вам самое сложное задание. И самое ответственное, конечно же. Что-нибудь слышали о Ростровской больнице?
— Это та, где сатанистов замуровали? — на радостях брякнула Маша и тут же прикусила язык. Её не так часто хвалили, но даже когда удавалось примазаться к Сабрининой славе, ей удавалось всё испортить.
Миф негромко рассмеялся, вежливо улыбнулась Сабрина, хотя и послала Маше вопросительный взгляд. Мол, откуда ты берёшь такое?
— Вижу, вы в курсе городских сплетен, — покивал Миф. — Но на самом деле никого там не замуровывали. Всё это газетный бред.
Он снял очки и привычно поиграл ими. Маша наблюдала исподлобья: заалевшие щёки не давали поднять голову от ладоней.
— Там произошла аномалия, и строительство закрыли до выяснения обстоятельств. Но пока суть да дело, а дел у наших оперативников, сами знаете, по горло, так больницу и забросили. И аномалия успела хорошенько обосноваться. Там пробовали погулять разные молодёжные группировки, как вы и сказали, — он благосклонно кивнул Маше, — ну, любители острых ощущений, но всё закончилось печально. Так что вот вам ключ.
Он уронил на парту перед собой ключ от старого замка, тяжёлый, длинной с Машин указательный палец, с бородкой, подпорченной ржавчиной.
— Правила те же, что и для остальных, но будьте раз в пять осторожнее. Приказываю отступать при малейшей опасности для жизни и здоровья. Я за вас отвечаю, леди. Вы же не будете меня подводить?
…- Маша! — окликнул Миф.
Сабрина, замершая наверху лестницы, молниеносно обернулась.
— А? — невразумительно откликнулась Маша снизу.
Он подошёл к перилам, отгораживающим верхний этаж от лестничной клетки, и замер, скрестив руки на груди.
— Маша ведь, правильно? Мне вас рекомендовали, как очень талантливую ученицу. Можете задержаться ещё на пару минут?
Свет пробивался через неплотно приколоченные доски и полосами ложился на бетонный пол. Маша включила фонарик. Хоть за стенами больницы — всего пять вечера, внутри уже сгустились сумерки. Она гоняла шарик света по стенам, разглядывая тёмные потёки и пятна плесени, слушала свои шаги.
Они шли по галерее с куполообразными сводами, под которыми комками собиралась темнота. Сабрина, шагающая впереди, вдруг обернулась.
— О чём вы говорили с ним тогда?
Маша сразу же поняла, о чём она, и чуть ускорила шаг, чтобы оказаться рядом с подругой. За два курса она успела узнать, что аномалии не умеют подслушивать, но говорить громко под высокими сводами больницы всё равно не хотелось. Коробило от звука собственного голоса между квадратными колоннами.
— Миф хочет стать моим научным руководителем. Он спрашивал, пойду ли я на оперативную работу.
Сердце сладко сжалось. Конечно, она не рассказала Сабрине всего — не то было место и время. Да и самой нужно было сжиться с новыми чувствами, прежде чем рассказывать о них.
— А ты?
— Соглашусь, наверное. Что мне терять?
Сабрина на мгновение обернулась, и в свете фонарика лукаво блеснули чёрные глаза. Всем известно, что чёрных радужек не бывает, но разве усомнишься — под высокими куполами больницы.
— Ты же хотела становиться следователем, — напомнила она. — Уже передумала?
Ей легко было говорить — она-то давным-давно определилась и сдала заявление на кафедру. Зачем тянуть? Маша тоже не особенно переживала по поводу выбора, но сейчас вдруг забеспокоилась. Мечта против внезапно вспыхнувшей симпатии. Что выбрать?
Конечно, решать ещё рано, да и вообще нельзя решать под влиянием эмоций, но когда же обходилось без них?
Луч фонарика выхватывал из полумрака переходы и арки, пустые дверные проёмы, ниши, забитые досками окна, снова, снова, снова. Сабрина сказала, нужно подниматься выше, как минимум этаж на четвертый. Чем выше, тем громче аномалия, тем охотнее она приближается людям. Но выше шестого — нельзя. Миф запретил, и запрещали всезнающие авторы методички. Жирный восклицательный знак — опасность.
— Скажи честно, он тебе нравится? — произнесла Сабрина вполголоса. На третьем этаже говорить расхотелось даже ей. Главная лестница оказалась разрушена, и — как они вовремя заметили — затянута серебрящейся от искусственного света паутинкой. Пришлось разворачивать карту, искать обходные пути.
