Джон Райт - Последний страж Эвернесса
– Хранитель тайной мошны. Как еще он может обеспечить повиновение своим приказам?
– Нар! Гар! Если он настоящий тюлений царь, мы его никогда не найдем. Все настоящие тюленьи цари, которых мы находили раньше, совсем не похожи на него.
– Лично я думаю, что это мог быть Мананнан.
– Выглядящий как тюлений царь: с золотой короной на голове, с усами, с окровавленными зубами и все такое? Слишком хитроумно. Чересчур.
– Ладно. Пока тюлений царь не найдется, один из нас капитан и должен выслушать рапорт и передать великому маршалу.
– Хм-ф. Ха! Аха-ха! Здесь никого нет. Если спросят меня, я скажу, что доложил тебе; если спросят тебя, ты скажешь, что доложил мне. Если никто не знает, кто на самом деле капитан, то никто не виноват и никакой ответственности!
– Охо! Охо! Говорить такое явно противозаконно. Ты, верно, просто пытаешься подставить меня, беднягу. Я за это на тебя тайную полицию спущу.
– Я лейтенант тайной полиции! Не пытайся меня сдать!
– Да, капитан! Это приказ, сэр? Ха!
– Охо! Аха! Ха-ха! Не пытайся спихнуть вину на меня! Ты бы не толкал меня в капитаны, если бы сам не запутался! Каковы новости с фронта?
– Ты собирался мне рассказать!
– Не собирался.
– Ты сам сказал!
– Не говорил.
– Сказал! Ха!
– Я только спрашивал. Есть новости с фронта? Так я сказал. Вроде того. Это был вопрос.
– Стало быть, новости плохие.
– Что-то жуткое. Э… Или так я слышал.
– Арггх! Ха-ха! Знаешь, наш народ мог бы захватить Ахерон и править ими всеми – всей тамошней шантрапой, сумей мы когда-нибудь разобраться между собой, организовать все четко и ясно, как следует.
– Ага. А если бы луна была сыром, мы могли бы съесть ее на обед.
II
Они оба некоторое время сидели в хмуром молчании, наблюдая, как волны моря снов омывают берег. Глубокие сумерки в небе над ними отражались в черных водах.
– Ар! Люблю море.
– Ага. Если вошло в кровь, уже не отпустит. Вдалеке над волнами они услышали звук, напоминающий гром и лязг оружия и вопли боли.
III
– А. Вот я что подумал, приятель! Там, за холмом, ребята из кэлпи, должно быть, тоже получают рапорт. Давай-ка подползем на брюхе и навострим уши. Услышим, что они говорят. Это и будет доклад. Кто ни спросит, я скажу, что получил его от тебя.
– Я закусаю тебя до крови, если ты так сделаешь!
– Хо-хо-ха. И как ты меня завтра узнаешь? Я только притворяюсь, что это я. Когда настоящий я обнаружит, что у него в гардеробе не хватает этой шкурки, он будет уверен, что ее взял ты!
– Он даже не знает, кто я.
– Вы же лучшие друзья! Сам сказал!
– Не говорил! Я только спрашивал. Это был как бы вопрос.
– Ладно, я ползу наверх. Оставайся здесь. Я тебе расскажу, что они говорили, когда вернусь.
– И я должен буду поверить лживому подонку вроде тебя, приятель? Дай дорогу! Лежать! Тихо! Я тоже иду!
– Пест!
– Чего?
– Правда ли, что похититель ключа и убийца Белого Оленя Азраил де Грэй – правда ли, что теперь он один из нас? Я слышал, он убил и сожрал Ньёрда из Скуле Скерри. Потом чародей взял его шкуру и стал одним из нас!
– А! Не следует верить всему, что слышишь.
– Значит, это неправда?
– Нет, это правда, наверняка. Но не следует верить всему, что слышишь. Чародей сейчас в доме, или ему это снится, и он может заполучить внутрь одного из наших людей. Я видел, как он махал из окна и сигналил капитану Эгею из Атлантиды.
– Эгей мертв. Это тритон из Кантрифф Гвилодд, но в его шкуре.
– Нет-нет, коллега. Я из надежного источника знаю, что Эгей стянул костюм из гардероба у Мананнана и теперь служит на корабле переодетый. Ха! Из очень надежного источника. Теперь тихо! Давай послушаем, что там говорят ребята-кэлпи внизу.
IV
Из моря появился высокий, прямой и красивый рыцарь в серебряных латах верхом на еле живом скакуне. Коня рвало, он был изранен, изъязвлен и ковылял вперед на подгибающихся ногах. На сюркоте[2] у рыцаря красовалось геральдическое изображение покрытого нарывами и язвами лица.
На траве над урезом воды стоял другой серебряный рыцарь. На украшенном короной шлеме колыхался высокий командирский плюмаж, а прокаженный конь, чья сухая кожа отслаивалась длинными полосами, стоял рядом, нюхая траву, слишком измученный, чтобы есть. На сюркоте у рыцаря и на доспехах его коня повторялось изображение изуродованного проказой лица.
Вышедший из моря рыцарь спешился, поднял забрало и преклонил колена. Лицо его было суровым и прекрасным, хотя несколько бледным, но взгляд выражал тревогу и неуверенность.
Рыцарь со знаком проказы тоже поднял забрало. Он походил на первого, как родной брат, в лице его не было ни малейшего изъяна или несоразмерности. Но глаза были грустны – глаза человека печального, усталого, потерявшего надежду.
Коленопреклоненный рыцарь произнес:
– Служение и самоотречение! Я, не достойный жить, ничтожный, нечистый и падший, не имеющий имени, но называемый рыцарем оспы, молю о позволении говорить.
Второй наклонился, чтобы поднять его за плечо.
– Встань, брат, во имя служения и самоотречения. Я, не имеющий имени, но называемый рыцарем проказы, столь же недостойный, как и ты, или еще хуже. Одна мысль, что я могу послужить этой армии, исполнив насильно возложенные на меня обязанности командира, удерживает мою руку от самоубийства.
Коленопреклоненный рыцарь поднялся.
– Твои добрые слова вонзают шипы в мое сердце, которое знает, что я не заслуживаю такого милосердия.
– Милосердие даруется тем, кто не заслуживает его, брат рыцарь, – вот почему оно столь драгоценно. Возрадуйся в своей боли, ибо боль есть единственное истинное счастье. Поведай мне новости с фронта.
– Сын Света (мы не знаем кто, ибо он слишком ярок, чтобы смотреть на него) сошел из града Осенней Звезды и стоит на стене. Оружие его ужасно и безжалостно, несгибаемо, нечеловечно. Он единственный, кого мы боимся, – человек без вины, и наше оружие не может причинить ему вреда. Рыцари тифа, черной смерти, бубонной и скрытой чумы были сметены обратно в море. Они заявляют, что их скакуны подвели их.
Рыцарь проказы недовольно покачал головой, но тем не менее голос его звучал взвешенно и ровно.
– Кого нам винить? Не нам судить.
– Рыцарь лихорадки и рыцарь бешенства нанесли немало добрых ударов.
– Интересно. Возможно, сын Света не так совершенен, как кажется. Если он из тех людей, которые считают свой пыл и страсть пороками.
– Однако они потерпели поражение. Леди-рыцарь сифилиса ударила и пролила кровь, так что у него подогнулась нога. Но он опустился на одно колено и продолжал сражаться.
