Василий Горь - За гранью долга
Нет, закладки я использовал. Везде, где это позволял рельеф - они застревали в трещинах практически бесшумно и давали легкую иллюзию безопасности. Зато вбивать крючья в скалу и громыхать на весь Ледяной хребет я не рисковал. Поэтому страховочная веревка, соединяющая меня с лезущим следом десятником Латчем, обычно выполняла чисто декоративную функцию.
Правда, иногда меня посещала мысль, что в ее наличии есть и положительные стороны - если сорвется кто-нибудь из нас, падать будет не так скучно. Но эта мысль радовала не очень...
Видимо, поэтому, почувствовав, что моя правая рука нащупала знакомый провал в стене, я не сразу поверил в то, что мы добрались: щурил глаза, откидывался от скалы и пытался разглядеть следующие метры пути. А потом, вдруг сообразив, что все закончилось, одним движением закинул себя в трещину. И, втиснувшись в нее поглубже, негромко произнес:
- Латч! Все, можешь нагружать веревку! Я добрался!
...Выражения лиц забирающихся на скальную полку воинов невозможно было передать словами! На них было все, что угодно, кроме веры в мой план: сомнение в моих умственных способностях, обреченность и даже отчаяние. Однако ни один из них так и не решился поинтересоваться, как я десятью бурдюками собираюсь расширять трещину, в которой свободно помещаются десять человек.
- Это не та расщелина!!! - скинув с себя бурдюк, рассмеялся я. - Та - чуть выше... К ней полезу только я и... еще трое. Остальные будут привязывать бурдюки к веревкам и отдыхать...
- А-а-а... - облегченно выдохнул десятник. - Тогда понятно. А что не все?
- Дальше стенка уж очень нехорошая... - признался я. - Лучше идти налегке. И с хорошей страховкой. Кстати, вода ни у кого не замерзла?
- Замерзнет она, как же! - утерев со лба пот, выдохнул кто-то из воинов. - Я горячий, как печка! И мокрый, как... не знаю кто...
- Кстати, те, кто не страхует, может переодеться... - усмехнулся я, и, попросив Латча сцепить пальцы в замок, поставил на него правую ногу. - Подкинь! Мне надо дотянуться вон до той зацепки...
...Воины головного дозора армии Иаруса Молниеносного показались из-за поворота дороги тогда, когда я опускал в расселину второй бурдюк. Латч, стоявший рядом со мной, встревожено дернулся, и чуть не сбил меня с ног.
- Там делирийцы, милорд!!! - схватив меня за пояс и рывком вернув в вертикальное положение, прошептал он. - Видите?
- Не вижу... И смотреть не собираюсь! - зашипел я. - Подавай следующий, живо!!! Если вода замерзнет раньше, чем надо, то толку от нашего восхождения не будет никакого...
- Простите, ваша светлость... - виновато пробормотал он и подал мне очередной бурдюк.
- О! Парни Глойна отстрелялись!! - не удержался от замечания Койн Рубаха. - Там такая паника, милорд!!!
- Быстрее!!! - взбесился я. - Ну же!!!
Подстегнутые моим ревом воины мгновенно забыли и про делирийцев, и про воинов десятника Глойна, которым я поручил использовать тот самый эффект неожиданности, который мы обсуждали с Пайком. Оставшиеся бурдюки мне подавали чуть ли не раньше, чем я успевал выдернуть из трещины пустую веревку. Зато когда я отцепил от нее последний, все трое воинов вопросительно уставились на меня.
- Что стоите? Марш к перешейку! И как можно быстрее... - смахнув со лба капельки пота, хмыкнул я: - Впрочем, те, кто мечтает уподобиться атакующему соколу и упасть на солдат Иаруса сверху, могут остаться...
Желающих изобразить птицу среди них не оказалось - представив себе перспективу падения в ущелье вместе с раскалывающимся на части Пальцем, они съезжали по закрепленной у расселины веревке в таком темпе, что начинали дымиться перчатки. И все равно не успели - когда за моей спиной сухо щелкнуло, а под пальцами мелко затряслась монолитная стена, до спасительной площадки было еще далеко...
...Отсюда, с чудовищной горы из каменного крошева, засыпавшей ущелье, армия Иаруса Молниеносного казалась чем-то несерьезным. Вроде горстки деревянных фигурок, стоящих на доске для игры в Потрясателя Вселенной. А стальная стена из ростовых щитов, медленно ползущая вверх по дороге - серебристой ленточкой, повязанной вокруг снопа с пшеницей к празднику Урожая. И, если бы не рев сигнальных труб, то и дело разрывающих вечную тишину Ледяного Хребта, то над этой картиной можно было бы даже посмеяться.
- Пошли в атаку, милорд. Сотен восемь-десять... - хмыкнул стоящий за моей спиной сотник Пайк. - Нам, наверное, пора начинать бояться?
- Пока не надо... - отозвался я. - Забраться по этой осыпи, удерживая строй, нереально. Значит, 'черепаха' получится так себе...
- Да... Постреляем мы знатно... - подал голос десятник Эрви Глойн. - Эх, нам бы еще ламмеляры и ростовые щиты...
- А еще стены, как в Запруде и такие же бойницы... - в унисон ему буркнул Латч. - Хватит мечтать! Используй то, что есть...
- И так... - пожал плечами десятник. - Позиции для стрелков подготовлены, подступы к ним политы водой... Арбалеты - заряжены: стреляй - не хочу. А вот твои...
- Хватит собачиться... - фыркнул я. - Лучше подумайте, все ли мы предусмотрели...
- Из того, что есть под руками... и ногами, большего сделать не получится... Кстати, осыпь, местами покрытая льдом - это нечто... - устало улыбнулся Пайк. - Теперь дело за малым. Устоять...
'...Бежать в атаку, держа перед собой щит и сжимая в потеющей руке меч лучше всего, уткнувшись взглядом в спину двигающегося впереди товарища. Так проще не думать о том, что там, впереди, тебя ждет Смерть. При этом желательно орать что-нибудь воинственное: дикий рев, который иногда называют боевым кличем, позволяет тебе казаться самому себе намного страшнее и помогает поверить в то, что этого вопля испугается ожидающий твоего приближения враг. Он же заглушает твой собственный страх от ожидания получить арбалетный болт в лицо или удар меча в подреберье.
Да, крик, оглушающий тебя самого - лучший способ не слышать страшный звук, с которым арбалетный болт входит в человеческое тело, скрежет меча о пластины проламываемого доспеха и предсмертный хрип оседающего тебе под ноги друга. И один из немногих стимулов, способных заставить тебя идти навстречу Смерти. Слава, победа или добыча, о которых ты только что спросил - бред... Почему? Что такое Слава, Ронни? Для воина, бегущего в атаку, это слово не значит абсолютно ничего: тот, кто провоевал хотя бы год, совершенно точно знает, что семь из десяти воинов первой шеренги, столкнувшейся с врагом, падут. Что как минимум двое - получат ранения, и хорошо, если легкие. И что лишь один, невесть как увернувшийся от ударов копий и мечей или арбалетных болтов, сможет сделать следующий шаг вперед. К чему? К Победе? О чем ты говоришь, мальчик! Это даже не смешно! Да, при желании в памяти воина, идущего в атаку, могут всплыть воспоминания о захваченных сходу и отданных на разграбление городах. И первые сутки, полные кровавого безумия и пожаров, рассыпанного вокруг взломанных тайников серебра. И душераздирающих криков гибнущих под мечами победителей жертв. И стеклянные взгляды уже не пытающихся сопротивляться женщин в его заляпанных своей и чужой кровью руках. Однако чаще он вспоминает другое: перепаханное ногами его товарищей поле, от горизонта и до горизонта усыпанное трупами. Тяжелый запах крови и нечистот, торжествующий вороний ор над головами. А еще боль от полученных ран и перекошенные лица тех, кто лишился руки или ноги. Тех, кто уже никогда не встанет в строй рядом с ним. А еще жуткую, вызывающую оторопь пустоту в душе. Там, где, по идее, должна жить его гордость. Какое ожидание раздела добычи, мальчик? Добыча? Что для него добыча в момент, когда он смотрит в лицо врага? Воспоминания о монетах, спущенных в тавернах или потраченных в обозных борделях? Или греющие душу прикосновения к поясу, в который вшиты утаенные от всевидящего ока десятника драгоценные стекляшки? Или мысли о помятой серебряной и золотой утвари, втихаря прикопанной 'на потом' во время отлучки по нужде? Что? Молчишь? Тогда отвечу я: ни-че-го... Единственное, что влечет его вперед и заставляет раз за разом бросаться на ощетинившуюся мечами стальную стену - это надежда ВЫЖИТЬ. Ведь тот, кто пересилит врага и сможет опрокинуть стройные шеренги мечников противника, имеет немного больше шансов остаться в живых, чем те, кто не выдержит удара! Ибо убивать бегущих от тебя намного легче, чем отбиваться от дышащего в затылок преследователя. Вот он и рвется вперед! Прикрываясь щитом, сжав в потеющем кулаке меч и с ревом, который иногда называют воинственным кличем! Пусть враг трепещет! Пусть знает, что Смерть пришла сюда именно за ним! И что тот, кто несется в атаку, неудержим... Понял, бестолочь? Выжить!!! Вот о чем молят богов войны идущие в атаку воины. А не о славе, победе или добыче... С ума сойти, какой же ты еще ребенок...'
