Михаил Королюк - Квинт Лициний 2
Она отстранилась от мамы и поплотнее запахнула халат.
— Я пойду, переоденусь? — спросила неуверенно.
— Да ходи так! — жизнерадостно воскликнула мама, — что уж теперь-то…
— "Зачет" нам за клоунаду, — прояснил я ее позицию Ясе.
— Ну, хватит, — повернулась ко мне мама, — ты обедом девочку накормил?
— Смотри, смотри, — я громко шепнул Ясе, — сейчас еще и виноватым останусь.
— Не кормил? — мама неверяще уставилась на меня.
Я промолчал, глядя в потолок.
— Чай пили, — робко попыталась выгородить меня Яся, — с ленинградским пряником.
Мама грозно сдвинула брови.
— Так, — приобняла девушку за талию и поволокла на кухню, — пошли, поболтаем, а то так есть хочется…
— А, правда, Дюша вам блузку сшил? — раздалось удаляющееся.
Я почесал затылок, потом махнул рукой. Фиг их разберет, что у них в головах.
Вернулся к стопке дисков и вытащил наугад. Опустил звукосниматель и улыбнулся, узнавая. Выпало удачно, и я тихонько запел, вторя:
— Антон, Андрэ, Симон, Марья, Тереза, Франсуаз, Изабель и я…
Воскресенье, 04.12.1977, день
Ленинград, Лермонтовский пр.
Нет, не лезет…
Я озадаченно покрутил в руках пузатый пластиковый мешок. Не лезет во внутренний карман куртки, ни в один, ни в другой.
Значит, мы пойдем другой дорогой. Я уложил два раздувшихся пакета на дно спортивной сумки и прикрыл это безобразие газетой, а сверху положил магнитофон. Ну, не будет же Ясина мама проводить обыск на входе, в самом деле! И не звенит ничего, удобно…
Я даже не стал придумывать отмазку, что у меня там делают две заполненные системы для переливания крови, и почему эта мутная жидкость такого странного желтовато-белесоватого цвета. В крайнем случае, скажу правду – сливочное лимончелло для девочек, не покусают же меня за это!
Поэтому, вжимая кнопку пять положенных раз, я был спокоен.
Прошла примерно минута, прежде чем дверь широко распахнулась, выпуская наружу застоявшиеся запахи коммуналки. Я перешагнул порог и протянул три белые розы:
— Моей лучшей подружке с днем рождения!
Яся мило зарделась, принимая букет.
Достал из сумки чуть потертый, нарытый на букинистической толкучке в Дачном томик Сабатини песочного цвета:
— Надеюсь, тебе понравится.
— Ты же уже сделал подарок? — удивилась она.
— Ну, — подмигнул я, — то для тела, это – для души. А что платье не надела?
— Позже, — она заговорщицки наклонилась к моему уху, хотя в коридоре было пусто, — когда за стол садиться будем. И, что б ты знал, хорошее платье для души девушки значит ничуть не меньше, чем хорошая книга.
— Ты же шахматистка! А я – математик! Мы должны быть сухарями! — запридуривался я.
Яся сделала шаг вперед и быстро ткнулась губами мне в щеку, а потом шепнула:
— Спасибо, — и стремительно развернулась, скрывая вспыхнувший румянец. — Пошли, все уже здесь, ты – последний.
Длинная темная кишка коридора словно задалась целью показать мне всю неприглядность квартирного нутра. Сначала она провела нас мимо кухни с тремя плитами. Пахнуло кислыми щами, жареным луком, пирогами и вывариваемым в большом баке бельем. Не прошли мы и трех шагов, как перед нами внезапно распахнулась дверь, ранее в полутьме невидимая, и под грозный рев и хлюпанье воды из общественного помещения с достоинством вышел бритый налысо казах в драном-передранном махровом халате. Проходя мимо приоткрытой двери, я успел рассмотреть здоровенный бачок под потолком и лохматые от пыли трубы. На стене на дюймовых гвоздях висели, словно спортивные награды на выставке, сидения от унитазов, вероятно – по сидушке на семью.
— Осторожно, — тронула меня за руку Яся, — здесь ступеньки.
И правда, квартира опустилась на метр вниз, видимо, переходя в соседнее здание. Потом коридор вильнул влево, и в мертвящем свете сороковаттки выступила тумбочка с массивным черным телефоном на ней. Обои вокруг были плотно покрыты рисунками и записями. Мне даже захотелось на миг остановиться и изучить эту удручающую хронику коммунального подсознания, но Яська уверенно шла вперед, маневрируя между выставленными из комнат, словно в наказание за неведомые провинности, драными сундуками, шкафами с перекошенными дверцами и буфетами с отсутствующими стеклами. Я поторопился за ней, боясь затеряться в этом лабиринте.
Казалось, коридор своими извивами обогнул по кругу пол квартала, прежде чем мы достигли цели.
— Пришли, — с видимым облегчением констатировала Яська и толкнула дверь.
Комната была большой и чистой, наполнена свежим воздухом и светом и могла бы считаться просторной, если бы не делящая ее пополам перегородка из серванта и двух развернутых в разные стороны шкафов. Получилось два ведущих к окнам отнорка и большая прихожая на входе. Именно здесь вокруг раздвинутого стола и толклись сейчас приглашенные одноклассники.
— Здравствуйте, — я наклоном головы поприветствовал двух мам, наводящих последние штрихи на сервировку, и протянул одной из них оставшийся букет, — тетя Дина, с замечательной дочкой вас: умницей и красавицей.
— Ой, спасибо, Андрюша, — счастливо зарумянилась Ясина мама, — а как ты вырос! Доча, давай вазы быстрей.
— Да, — Томина мама прошлась по мне придирчивым взглядом, — еще пару сантиметров с октября прибавил. Где останавливаться планируешь?
— А Тома уже закончила расти? — деловито осведомился я, опуская сумку на пол, — тогда еще сантиметров десять-пятнадцать – и хватит.
Сбоку раздались негромкие смешки. Я покосился на развеселившихся парней. Хорошо хоть не запели в две глотки "тили-тили-тесто". А еще год назад вполне могли бы…
— А ты ее уже подергал за уши? — с азартом поинтересовалась подлетевшая ко мне Кузя и потыкала пальчиком в сторону Яси.
— Не, — сказал я, — не буду, чай, она не мальчик…
— Ой, — Яся дернулась было прикрыть багровеющие ушки. Потом удивленно округлила глаза, — а почему девочек не надо?
Все посмотрели на меня с интересом, ожидая ответа.
— О, это очень, очень старая традиция. Цель ее – сделать событие запоминающимся. Читал в каком-то журнале… — я, словно извиняясь, развел руками. — Идет со времен Рима, от принятых тогда в деловом обороте процедур. Положено было для важного события иметь двенадцать свидетелей. Вот, кстати, — осенило меня внезапно, — откуда именно двенадцать апостолов пошло. М-да… При продаже земельных участков покупатель и продавец должны были вместе со свидетелями трижды обойти участок. Шестеро свидетелей были взрослыми мужчинами, а вот еще шестеро – мальчиками-подростками, на вырост, так сказать, чтоб было кому и через двадцать-тридцать лет свидетельствовать в случае чего. Так вот, — я ухмыльнулся, — во время этого обхода земельного участка, чтобы это скучное событие лучше врезалось будущим свидетелям в память, мальчишек дергали за уши, щипали и постегивали прутьями.
