Красная Шкапочка - Жнецы Страданий
Крефф невозмутимо вытер мокрое от снега лицо и ответил:
— Они все равно бы пошли. Только одни. Ни путь к каменоломням не знают, ни дорогу в лесу. Или ноги переломали бы или заблудились. А так и девка в земле, и эти двое дураков целы-невредимы. Да и наука обоим. Ночью за стены в одиночку выйти — это тебе не свитки талдычить. А так на пользу все. Идемте.
И он зашагал прочь.
— Идем, дурень, — кивнул Донатос выученику. — Упокоил-то хоть с умом? Не обратится по весне твоя зазноба подснежником? Не пойдет в лесу у Цитадели поживы искать? А? Чего молчишь-то?
— Упокаивал я ее по обряду, — глядя в спину уходящему целителю, неживым голосом ответил Тамир. — Путь назад затворил, могилу обережными знаками отметил, резу закрыл кровью. Не поднимется.
Ему уже было все одно: запорют его до костей, сгноят в подвалах или еще что удумают. Он хоть и был жив, но душой словно умер. Не осталось у него более души. Выгорела дотла.
— Молодец, — похвалил наставник. — Коли забыл бы что, так не Нэд, а я бы тебя высек. Иди да сопли подбери. Кто скулил, что родную душу упокоить не сможет? Ничего. Упокоил. А я, когда резу чертил, думал, у тебя полны штаны будут, едва она поднимется.
На парня было жалко смотреть. Света и жизни у него в глазах не осталось. Лицо застыло. Он не разгневался поступком креффа, не вскипели в нем ни мятеж, ни ненависть. Равнодушное смирение отразилось в темных глазах. И Лесана не выдержала зрелища этого угасания, опустошения.
— Да что ж ты за зверина лютая! — не выдержала девушка и, подлетев к Донатосу, стиснула руками его меховую верхницу и затрясла рослого креффа. — Он сегодня все потерял! А ты, мертвечина смердящая, еще и изгаляешься! Все тут — изверги, но ты средь людей — тварь злобная!
— Да ты очумела, девка? — зарычал колдун, стряхивая с себя руки послушницы. — Крефф твой дурковатый и ты такая же?
Выученица, возможно, стерпела бы иные какие слова, не заговори наузник о ее наставнике, будто о порожнем месте. Она не кричала, не кидалась, но ударила во всю силу.
— Сдурела? — заорал Ихтор, не успевший отойти далеко, и ринулся к девушке бешеными скачками.
Однако было уже поздно. Вспышка! Переливчатая искрящаяся волна понеслась над рыхлыми сугробами. Донатоса швырнуло в ствол старой искореженной сосны, приложив к шершавому дереву с такой силой, что с раскидистых веток вниз обрушились шапки снега.
В этот самый миг на Лесану навалились сзади. Но, даже будучи брошенной в сугроб, она продолжала устремлять Дар к ненавистному колдуну, вдавливая того в могучий ствол.
Хрясть! Звонкая затрещина сбила с головы шапку. Хрясть! Вторая пришлась по уху и, хотя удар соскользнул, перед газами все поплыло. Девушка опрокинулась на бок. Целитель уселся сверху, выкручивая разбушевавшейся послушнице руки.
— Окстись, дура бешеная! Ну? — и он сунул ее лицом в снег, чтобы слегка охладить пыл.
Но выученица билась, вскидывалась и кричала, срывая голос:
— Ненавижу тебя, чудище проклятое! За что ты так с ним? С ней за что?
Донатос отлепился от дерева и, хотя по всему было видно, что приложило его изрядно, подошел к корчившейся в снегу девке, наклонился и прошипел:
— Да ты осмелела, как я погляжу?
Она снова дернулась, пытаясь вырваться, и выкрикнула ему в лицо:
— Такое дерьмо бояться — себя не уважать!
— Поглядим, какая ты смелая, — сплевывая кровь, усмехнулся Донатос и сказал, обращаясь к безучастно застывшему в стороне Тамиру. — Ну а ты, чего стоишь с постной рожей? Ныне в мертвецкую пойдешь и выползешь оттуда, только когда троих мертвяков поднимешь. А потом уложишь. Чтобы наперед в тоску и печаль каждый раз не впадал.
С этими словами колдун направился в сторону Цитадели. Следом за ним, едва переставляя ноги, побрел выуч. Оцепенение все никак не оставляло парня. Он словно плыл в липком тумане, не понимая происходящего, не отзываясь ни на что. И выходку Лесаны наблюдал как-то отрешенно.
— Вот что ты за дурища? — тяжело выдохнул Ихтор, ослабляя захват и отпуская послушницу, когда Донатос отошел. — Чего взбеленилась? Он теперь и дурака этого замордует, и от тебя не отстанет! Клесх уехать не успел, а ты уже беду приманила!
— Не боюсь я его, — буркнула девушка, отряхиваясь. — Мне наставник сказал, что в Цитадели нет того, кого б я побить не смогла.
— Тьфу, припадочные. И ты. И крефф твой! — выругался целитель. — Видать, наградил тебя Клесх заразой, которой сам болеет. Запомни, дуреха, наставник твой в Цитадели не в почете. Оттого и Нэд за любую провинность его прочь отсылает. Гляди, сама такую же славу не заработай. Жить с ней непросто. И еще запомни: не тебе с Донатосом тягаться. Теперь от Дарена и на шаг не отходи.
— Пусть сам к нему поближе держится! — зло сверкнула глазами Лесана.
— Точно, вся в Клесха пошла, — покачал головой крефф. — Эх, повторишь ты его судьбу. Он тоже как-то решил, будто с Донатосом сцепиться сможет. А сам едва жив остался. Сама в ту же лужу не сядь.
* * *У ворот Цитадели занесенного снегом колдуна и его едва переставляющего ноги выученика встретил разъяренный Глава. Нэд расхаживал по двору, постукивая по сапогу кнутовищем. Он был зол. Очень. Глядя на подходящих к нему людей, смотритель крепости выдохнул сквозь стиснутые зубы:
— Упокоили? Запрет мой нарушили?
Тамир устало кивнул. На оправдания не осталось сил. Да и не хотелось ничего говорить. С недавних пор ему вообще ничего не хотелось.
— Запорю! — проревел Нэд и замахнулся.
Выученик, не поднимая глаз, твердо ответил:
— Колдун обязан упокоить нежить. Я все сделал правильно.
Глава замер, словно налетел на стену.
— Верно говорит. Так за что ж его наказывать, старший? — усмехнулся Донатос. — Ты давеча сказал, что девка должна послужить для учебы. Вот и послужила. Радоваться надо, что через смерть одной дуры у нас родился стоящий колдун, который теперь кого хочешь, и поднимет, и упокоит. Он принял наше ремесло.
Крефф спокойно смотрел в глаза взбешенного Нэда.
— Я повелел, что б целители на ней учились! Резы наложить приказал! — напомнил смотритель.
— Ты в гневе не услышал голоса рассудка, — негромко произнес подошедший Ихтор. — Девчонка — Осененная.
Донатос тем временем обернулся к безучастно стоящему рядом Тамиру.
— Иди отсюда. Нечего уши греть. Нынче будешь в мертвецкой умение свое оттачивать. Силы пригодятся.
До молодого колдуна слова наставника дошли с трудом. Он вообще как-то одеревенел, омертвел и туго соображал. То ли от усталости, то ли от вымотавшей душу тоски. И все же парень знал — завтра будет еще хуже. Завтра нынешний день светлым покажется. Ибо завтра свалится на него осознание случившегося — что всего за один день довелось потерять любимую, похоронить ее, а потом и упокоить. Но сейчас эта мысль не вызвала в душе никаких отголосков. Пусто там было. Пусто и тихо. Зачем теперь жить? Он не понимал. Кивнув креффу, выученик побрел прочь.
